«Ой, мороз, мороз…» – потянется со звоном. Нет, как пою! Я ли это? Прогретый паром, окрепший голос пытается раскатить баньку по бревнышкам. А голос, голос! Переливается, переполняет, звенит и радует.
Время остудиться. Выхожу в предбанник, сажусь. Вот тут-то они и приходят – всякие мысли! То вспомню случай забавный, то чего-нибудь новенькое изобрету по хозяйству, а то сюжетец нового рассказика в голову придет. Мысль о баньке написать тоже, кстати, в предбаннике пришла. И ведь, что характерно, складно все так в баньке-то получается.
Вот и нынче сижу, жду. Ни одна тоненькая извилинка в голове не порадует. Жду дальше. Дождался! Поплавок мысли задрожал на ровной глади тихого омута воспоминаний и резко пошел ко дну…
– Серьга, веники замочил? Ты куда? На полок или под лавку? – прикрикивал мне мой дядька Петр Егорович Ушаков, фронтовик, сапер-дорожник, мастер по дереву, сейчас учитель по труду в школе, где я учусь в пятом классе. – Берегись! Поддаю! – и выплескивает ковш воды на раскаленные камни.
И так каждую субботу в шестидесятых прошлого века.
Банный день устраивался в семье Петра Егоровича всегда. Строго в субботу. И мысль у него была твердая – новый дом построить, большой, каменный, да баню покрепче. Эту мысль он мне в старой бане частенько сказывал.
После бани следовал ужин, обычно картошка в мундире да соленая селедка с хлебом и в обязательном порядке сто пятьдесят грамм, по мерке в стакане. Так было положено и закреплено семейным уставом. Водку пил Петр Егорович, сильно вытянув шею, – локоть с осколком после Сталинграда до конца не сгибался.
Принятые сто пятьдесят уносили его от нас в его саперный полк, в лихие дни, но былин про то, как воевал, я почти не слышал. Только обрывки коротких историй. Как в одном из подвалов украинского городка, оставшиеся в живых бойцы после дневного боя, не разобравшись в темноте, наелись, черпая голыми руками из бочки, горчицы, приняв ее за повидло. Как товарища держал на руках со смертельной, открытой раной в боку после бомбежки, да как ударил по врагу оглушительный гром тысяч орудий девятнадцатого ноября 1942 года
– Де-вят-над ца-тое ноября! Де-вят-над ца-тое ноября! Мать вашу… «Трам, тарарам» – с подвыванием и дребезгом в голосе начинал повторять захмелевший дядя Петя.
– Все! Дошел до ручки, – шептала тетя Полина Андреевна, жена фронтовика, и Петр Егорович отправлялся под руку почивать до воскресенья.