– Степь да степь кругом… – тянулась по пути до кровати русская народная, и все смолкало.
Полина Андреевна, заслуженный учитель, частенько сетовала, что Сталинград Петю до сих пор не отпускает:
– Он тогда, – рассказывала, – чудом жив остался, на шинели как-то раз одиннадцать разрезов от осколков снаряда насчитал, а ему только в локоть прилетел проклятый да в мизинец. Сознавался, что, когда фрицы бомбили наших в окопах, хотел высунуться из окопа, чтобы его убило, и разом кончить этот ад! Не дал товарищ, Махмудом звали.
Но как-то раз разговорился Петр Егорович, и курьезов хватало. – Сидим, – говорит – в окопах, мерзнем, в степь поглядываем, фрицев караулим. Они тоже сидят, видать к наступлению готовятся, Сталинград брать собрались…, ну и мы ждем подкрепления, последние сухари подъели. А тут фрицы придумали на машинах по степи гонять и в рупоры орут: «Рус, сдавайся! Рус сдавайся!» – И так третий день. Хрен им! А тут один солдат из нашего взвода азиатской наружности учудил. На штык винтовки свою шапку надел, из окопа её высунул, да как заорет: «Рус нет! Узбек надо?! Узбек надо?!» Не ожидали фрицы такой наглости, пулеметы застрочили, прямо уши затыкай. Шапка в дырах со штыка слетела. Узбек шапку поднял, натянул на голову все, что от нее осталось. По большой дыре с каждой стороны и без левого уха. Мы, кто был рядом, хохочем. А комвзвода крепко ругнулся и давай узбеку выговаривать, откуда теперь ему шапку взять, дурную башку от мороза спрятать. Но выход нашли. Ходил бедолага с перебинтованной головой, а потом, у друга, что погиб, позаимствовал.
А сейчас фронтовик спал, не видя картин страшной войны или снов постройки будущего нового дома с крепкой баней.
Позже Петр Егорович почти в одиночку построил новый двухэтажный каменный дом и баню рядом. Мебель из-под его рук от стульев до шкафов с большими зеркалами у многих в округе была, он и телевизор первым на улице купил. Вся улица, от мала до велика, тогда его целый год приходила смотреть. Всем места хватало…
– Да, размечтался я сегодня что-то! – картинки из шестидесятых растворились в моей голове и нарисовались висящие в предбаннике сушеные веники. – Пора ополоснуться.
Концовка банного процесса могла проходить с закрытыми глазами. На помывку головы уходит пять ковшей воды: три холодных, два горячих. Моя вехотка вверху, справа, на третьем гвозде от стенки. Шампунь, мыло – слева, как сядешь, на расстоянии вытянутой руки. На ополаскивание наливается в таз шесть ковшей: четыре холодных, два горячих. Двигаюсь четко, быстро, как самомоющийся автомат. Заключительный аккорд – набираю таз прохладной воды и со словами: «С гуся вода, с лебедя вода, с меня Сергея все скорби и вся худоба, на все времена» – выливаю его себе на голову. Кстати, тоже дядькина поговорка. Все!