Пётр, напрочь забыв про всякую конспирацию, взревел так, что с соседних мачт врассыпную шарахнулись чайки: «Кррррех, да в бога душу мать твою, Агафон ван дер Вмятин!». И тут же, не дав голландцу и слова вымолвить, приложился размашистым кулачищем точнёхонько промеж глаз. Отчего тот не проглотил свою ненаглядную трубку лишь по той причине, что разлетелась она от удара в мелкую глиняную пыль.
Впрочем, гнев царский был сколь вспыльчив, столь и отходчив. Остыв через минуту, Пётр подошёл к всё ещё ошалевшему голландцу, достал из-за пазухи ладную, собственноручно выточенную из вишнёвого дерева трубку и протянул приятелю.
– Не серчай, брат Агафон. Сгоряча вышло, – прогудел он примирительно. – На, держи. Мировая. За дружбу нашу корабельную.
Агафон Вмятин, озадаченно потирая губу, из которой сочилась тонкая струйка крови, подарок принял. Оглядел его, потом русского плотника, и только крякнул:
– Ну и нрав у тебя, Питер! Что на море шторм – то стихнет, то снова ударит!
Вот так с той поры, как судачат на зандамских верфях, и пошла гулять присказка: «Бей русского по пальцу – трубкой новой богат будешь!»
***
В дверь колотили так, словно команда пьяных матросов штурмовали не мою скромную квартиру, а Зимний дворец. Я распахнул дверь. На пороге маячил Илюша – взмыленный, багровый, с галстуком, съехавшим набок, точно сбитый прицел. Лишь борода, аккуратно подстриженная, хранила следы цивилизации.
– Витька, паразит! Ты что, ещё дрыхнешь?! – заорал он так, словно командовал теми самыми матросами.
Я молча изучал его физиономию, силясь определить: «Вторник? Нет. Среда? Возможно. Война с Наполеоном? Кажется, уже была». Ни один из вариантов не объяснял апокалипсис, стоявший на моём пороге.
– Съезд! Трубки! Шеф! – выпалил Илюша, обходясь одними существительными, будто телеграфировал с тонущего судна.
– А, чёрт… – я почесал небритую щеку. – Точно. Запамятовал. Дай минуту.
Я метнулся в ванную. Из зеркала на меня воззрилось сонное существо с рельефным отпечатком подушки на щеке.
– Шеф нас убьёт! – доносился из коридора Илюшин трагический бас. – Сначала меня, потом тебя! Нет, погоди, лучше сначала тебя, так справедливее! Там уже весь бомонд, понимаешь? Все эти… корифеи трубочного дела!
– Корифеи? – пробормотал я, пытаясь провернуть нехитрый трюк: одновременно чистить зубы и натягивать брюки. – Небось, восседают в президиуме, дымят своими брюарами…