Отчий дом каким-то образом достался
среднему сыну каторжного, остальных братьев разбросало по миру. Он
оброс семейством, родил наследника — будущего отца Никиты
Михайловича, радовался троим дочуркам.
Пришёл сорок первый год. Голод,
бомбёжки, оккупация. Мужчины ушли на фронт. В родовом гнезде
остались одни женщины — бабка Никиты Михайловича и его родные
тётки. Последних, молодых и сильных, угнали на работы в Германию.
Больше от них вестей не было...
Озверев, осиротевшая мать вспомнила
про могильник и начала личную войну с фашистами. Убивала по одному,
предпочитая не расквартированных по избам солдат, а транзитных,
добирающихся на фронт после отпуска или наоборот, едущих с фронта к
любимым фройляйн. Попадались ей и офицеры. Точное количество убитых
Рваных не знал — бабка об этом не любила говорить, ограничиваясь
коротким: «Мало! Надо было больше их, аспидов, порешить!»
Сергей попытался представить — каково
это, втайне убивать врага и одновременно жить в постоянном страхе
за пропавшую в той кошмарной круговерти семью, за себя, ежеминутно
ожидая разоблачения и виселицы. Не смог, но бабулю зауважал.
Крепкая, по всему, тётка была. Бесстрашная.
Отгремел салют Победы, фронтовики
потянулись домой. Вернулся лишь сын. Израненный, нервный, пьющий.
Понемногу успокоился, пошёл на работу, получил комнату в барачной
коммуналке, женился, родил одного сына — Дмитрия, следом второго —
сидящего перед инспекторами Никиту Михайловича. Больше семи лет
мужик в нормальной жизни продержался, а потом снова запил.
Сгорел от водки быстро. Инфаркт.
Мать Рваных, поначалу перебравшаяся
поближе к свекрови в обветшавший дом, ушла. Не ужились женщины.
Старуха, обезумев от горя, винила именно невестку в смерти сына, не
желая принимать никаких оправданий. Помыкавшись в одиночку с двумя
маленькими детьми, молодая вдова была вынуждена отвести братьев к
Прасковье Ильиничне ради нормальной крыши над головой. Там они и
остались, в тепле и заботе.
Дальнейшую судьбу несчастной,
пережившей мужа и намаявшейся по маломерным комнатам с общими
кухнями, инспекторы уточнять не стали. Не те подробности, о которых
приятно узнавать. Вряд ли с ней что-то хорошее случилось.
...Внуки росли, ходили в школу, в
кружки. Дрались и мирились с соседской ребятнёй, обносили чужие
сады. В поле зрения детской комнаты милиции не попадали — меру
знали и дальше обычных шалостей их баловство не заходило. Старший,
Дмитрий, пошёл в армию. Младший продолжал учиться.