В окно кухни хулигански глазело солнце. Валентина помешивала на плите кашу и присматривала за сковородкой. Лучи прыгали по кастрюле. Валентина жмурилась, растягивая в усмешке полные губы, качала широким задом и пыталась вспомнить песенку про капитана, который что-то объездил. Пшёнка булькала из молока недовольством, яичница на чугунной лежанке отгораживалась корочкой от блуждающего взгляда хозяйки. Песня не вспоминалась, и Валентина настроилась повторить поход в чуланчик, правда, после того, как накормит «козлика-мужа».
Она непроизвольно потрясла половником, представляя, как охаживает Захара:
– Поварехой тебе по тыкве, гуляка.
Капли каши упали на пол, и Валентина затёрла их тряпкой.
Захар, обгадив прихожую запахом пива и женского пота, жеребцом фыркал в ванной. Она давно подозревала его в измене, но улик, кроме запаха, не находилось. Муж, не моргнув глазом, списывал недоразумение на пациенток. Доктор, мать его, Склифосовский.
Валентина выключила конфорки, поправила рыжие локоны, щёлкнула пультом телевизора и достала из кухонного стола измятый журнал с кроссвордами. Прищурившись, вспоминала «Русского сказочника» из пяти букв. Слово на ум не приходило, журналист в телевизоре бормотал о чудесном спасении моряка в заливе Находка. На экране плескались волны, и Валентина, бросив газету, ухватилась за стол, словно в комнате закачались полы. После продажи дома в Находку перебралась сестра.
Валентина прибавила громкости. Журналист брал интервью у женщины, видимо, жены моряка. Показалось, та похожа на Тоньку. Такой же «утиный» нос, чёлка на левую сторону, мелкие зубы.
Раньше-то о Тоньке не вспоминалось, хватало других забот: дом, огород, два порося, куры, это помимо школьных кастрюль и тарелок, что Валентина намывала до блеска с понедельника по субботу. Вот только в последнее время участились заходы в чулан. И если с первого глотка пахучего самогона на душе становилось радостно, то после пятого наваливалось апатия и терзающая сердце тоска.
И Валентина могла не пойти на работу, сославшись на приступ мигрени, знала, девки свои, отмажут. Она присаживалась у окна, закуривала, глядя на улицу, заметённую снегом, вспоминался родительский сад, полный сладкой черешни, гибкая Тонька на велике; отец с вечно не чёсанной бородой и прочая домашняя ересь.