– Не смеши мои тапочки, Вер. Где я найду её, в детском саду? Я уже везде засветился.
Верка некрасиво смеялась и наливала до краев самогон:
– Ну и не дергайся, воин хренов, мать вон выиграет в свою лотерею, и будет всё норм.
Петеньку это злило – Ну ты дура, Вер, веришь в эту херню?
– А верю! Посмотри, как она молитвы шепчет, каждый день кому-то там свечки ставит. Выиграет, точно тебе говорю. Вот выиграет миллион, а то и поболее, я даже знаю, какой бизнес замутить можно в райцентре. Ну или свалить к херам, в теплое место.
– Да ну, глупости, Вер, ты уже намутила с бизнесом, хватит. И потом, там нормальные деньги, на фронте. Я вам такую жизнь обеспечу, Алинке вон кровать нормальную купишь, матери пальто сообразим, телек новый опять же.
– А если убьют? Кретин, – возмущалась Верка, вытирая жирные после картошки губы. – На войне убивают, ты с головой не дружишь?
– А убьют, так и что – государство заплатит. Миллионы. Пожизненно вас обеспечу.
Петенька пил самогон, морщась, и бормотал, заваливаясь на стол – Обеспечу… обе… печу.
И засыпал до утра на стуле.
Зоя Львовна не любила слушать их споры, запиралась в комнате, пускала слезу. Не понимала, как можно рассуждать о таком страшном событии. Вот ведь дурень, ну надо же – обеспечу. Здоровьем своим? Жизнью? О чём только думает…
Она уже слышала схожие слова от средней дочери Ольги. Когда ушёл Коля-муж, царствия ему небесного, старшая Верка на семейном совете уговорила родню продать их уютную трёшку в Пензе, купить матери однокомнатную за городом, остальное поделить и жить счастливо, порознь. Зоя Львовна казнила себя, что поддалась на авантюру, а куда денешься – дети пожелали разъехаться. Сама уже вышла на пенсию, на жизнь много не надо, город не держал вовсе. Ольга в то время крутила любовь с Фридрихом, командировочным из Берлина, тот налаживал станки на Пензхиммаше. Потом свадьба, весна. Ловкая Ольга перевела полученную долю в валюту и укатила в Германию со своим немцем. Перед отъездом, в аэропорту, плакала и твердила упрямо Зое Львовне: «Обоснуюсь, ма, за границей, заберу тебя из этой помойки, обеспечу, будешь по-людски жить».
Зоя Львовна сошла у обветшалого здания сельсовета. Смеркалось. В кургузых двухэтажных домишках горел кое-где свет. Осенью быстро темнеет, особенно если улица без фонарей. Зоя Львовна подмёрзла, пожалела, что не поддела под плащ потеплее кофту, старательно обходила лужи, ветер забирался под юбку. Обеспечу… Ольга не звонила два года. Уже и не знали, что думать. Объявилась перед пандемией, по новомодному Ватсапу набрала Верке, как раз в выходной случилось, на майские. У Зои Львовны тогда отмечали. Ольга как чувствовала, что все соберутся. Показала в телефоне двойняшек, похожих на пузатого Фридриха, и белый каменный дом с низким, по колено заборчиком. Зоя Львовна тогда подумала, что Ольга предоставила младенцев и дом больше для Верки, как знак выдающейся доблести, смотри, мол, дурища, как я умело устроилась. Они с детства не ладили, даром что сёстры. И снова три года молчания. Живы, наверно.