Тявкнула хрипло собака, лизнула радостно в руку. Зоя Львовна вздрогнула, присмотрелась – кобель приблудный, чёрная шерсть свалялась клоками. Она подкармливала его, оставляла с обеда куриных костей, хлеба, размягчённого молоком, он и тому радовался. Лежит потом у подъезда, будто ждёт кого. Может, её.
Вот так и она, прождала всю жизнь; мужа Колю с работы, что в ночную дежурил на скорой: которая к нему потом не успела. Ждала детишек из школы, потом Петю из армии, когда девки найдут женихов. Ждала внуков, вот и промчалась жизнь.
Петенька на свою долю купил иномарку, говорил: «Барином покрасуюсь, жизнь зря проходит». Угодил спьяну в столб, две недели в реанимации, лишился и прав, и машины, и хромой до конца дней. Так и невезучим не назовёшь – хромота от повестки избавила.
Теперь вот, собрался. Ох, дурень. Но ведь душевный, ко дню рожденья цветы матери привезёт, с Восьмым марта – торт, в Новый год позвонит, если на стороне где справляет. Душевный. Это у него от отца, душевность, от Коленьки. Царствия ему небесного. Как и твердолобость глупая, сказал слово – и не отступит, не пойдёт на попятную. Знать, выручать надо сыночку, а то пропадет дурень в окопах.
А вот Верке… Той нельзя с деньгами встречаться, всё мимо рук.
Дверь в подъезде не закрывалась, ветер игрался с окурками на площадке. Ударило в нос острым кошачьим запахом, темень, лампочка на втором этаже едва освещала ступени. Небось мальчишки нашкодили, лампы побили. Зоя Львовна устала с ними бороться. Киргизы, по-русски едва курлычут, толком и не поймёшь. Родители на ферме, дешёвая рабочая сила, кого ещё найдёшь за три копейки за коровами прибирать, вот мальки и предоставлены сами себе. Неизвестно, ходят ли в школу, это ж на автобусе пять километров.
Зоя Львовна потыкала в полутьме ключом, открыла железную дверь. В коридоре пахло одеколоном и пивным духом. Вот ведь Верка зараза, опять мужика приводила, нет бы к себе, да, видишь ли, неудобно на съёмной. Ты, мать, дай ключи, мало ли у тебя что со здоровьем, а пока мать в разъездах – она кобеля в дом. Тьфу. Зоя Львовна разделась, убрала сумку, поставила чайник, картошки начистила, и пока та шкворчала на сковороде, смотрела в окно.
В бабку Верка пошла, такая же дылда ветреная, одни мужики на уме, да ладно б приличные, а то вечно шваль попадается. Зоя Львовна поморщилась, не любила вспоминать свою мать. Жёсткая была женщина; маляр-штукатур, сторож, учётчица и заведующая складом металлоизделий.