Он положил дрожащую руку на холодный лоб юноши. – «Сеявшие со слезами будут пожинать с радостью» (Псалом 125:5), – прошептал он без тени радости. Лишь с ледяной уверенностью. – Твоя кровь – семя Конца, сын мой. Теперь Огонь придет. «Ибо вот, придет день, пылающий как печь» (Малахия 4:1).
Он поднялся. В первых лучах кровавой луны (красной от дыма или знамения?) его фигура в черном казалась монументом Апокалипсиса.
– Поднимите его, – голос звучал как удар стали. – Первый мученик Последнего Ангела. Первая Искра. – Он посмотрел на восток, к спящему Камнекрылу. – Но не последний. «Пробуждайтесь, спящие во прахе!» (Даниил 12:2, адаптировано). Скоро восстанут и другие. Скоро грянет истинный Глас Грома. Готовьтесь.
Он спустился с Уступа. Толпа расступалась перед ним как перед вестником погибели. Багровые отсветы пульсировали в его глазах. И в крови. Кровь Завета. Кровь Полыни. Кровь Конца.
«Сия есть Кровь Моя… за многих изливаемая» (Матфея 26:28). За многих. Но не во спасение. Во искоренение.
Глава 6: Бегство в Фарсис
«И встал Иона, чтобы бежать в Фарсис от лица Господня» (Иона 1:3).
Ториан не бежал от лица Господня. Он бежал от его псов. От Патриарха, от Инквизиции, от собственного проклятого пророчества. И теперь, по иронии судьбы, его путь лежал к морю – как у того мятежного пророка Ионы. «И спустился в Иоппию» (Иона 1:3). Только вместо Иоппии были Забытые Моря, а вместо корабля – пыльная дорога и девчонка, разговаривающая с драконами.
Он шел впереди, не оглядываясь, но чувствуя каждый ее шаг. Элира. Имя она назвала сама, робко, после того как он спас ее от бандитов у колодца смерти. Он не назвался. Зачем? «Имя его – “Чума”» (Притчи 10:7, адаптировано). Или «Предатель». Или «Одноглазый Калека». Достаточно.
– Почему вы помогли мне? – ее голос, тихий, но настойчивый, прервал скрип песка под его сапогами. – У колодца. Вы могли пройти мимо.
Ториан хмыкнул. Солнце клонилось к закату, окрашивая пустыню в багрянец. «Солнце знает свой запад» (Псалом 103:19). А он? Знает ли?
– Не люблю, когда шакалы терзают ягнят, – буркнул он, поправляя ремень арбалета за спиной. Ложь. Вернее, не вся правда. Он видел ее дар. То, как она чуть не упала в обморок, чувствуя смерть в колодце. Как смотрела на бандитов – не со страхом, а с пониманием их гнилой сути. Это было… знакомо. Как эхо его собственного, давно похоронного чувства долга перед чем-то большим, чем приказы Люмис. «Ибо Я милости хочу, а не жертвы» (Осия 6:6). Жертв он видел предостаточно.