– Это очень волнительно, – выдыхает Эндрю.
– Все будет в порядке. Взгляни на себя. – Я обвожу ладонью его тело. – Ты профи.
На его лице снова расползается смущенная улыбка.
Вместе мы проходим по песчаному побережью под звуки чаек и встаем перед камерой, которую Эмбер установила так, чтобы солнце не светило нам в глаза, но при этом и мы не стояли против него.
Я повторяю заученный текст и начинаю с того, что нужно покрыть борд воском, это позволит нам удержаться на нем и не скользить, когда мы окажемся в воде. Пока Эмбер берет крупный план, мы с Эндрю обмениваемся переживаниями, ведь ни я, ни он прежде не проводили столько времени перед камерами.
За нашими разговорами и шутками впервые расслабляюсь с момента прошлой ночи и вскидываю голову, пытаясь убрать пряди с лица, как вдруг вижу вдалеке за своим бунгало какое-то яркое пятно между пальм. Когда оно начинает приближаться, я узнаю в нем Макса. Сердце тут же принимается предательски громыхать, наверняка оглушая всех вокруг, ведь микрофон прикреплен на рукаве моего розового боди именно с той стороны.
Почему это не поддается контролю?
Серотонин. И никаких бабочек.
Просто химическая реакция организма.
Но дрожь все равно проносится по телу, игнорируя здравый смысл и полностью подчиняясь вырабатывающемуся гормону.
О гребаная текила!
Черные волосы Макса взъерошены, зеленые глаза сияют в свете яркого солнца, вижу даже отсюда, а его лицо озаряет ослепительная улыбка. Как же он, черт возьми, хорош. И сексуален.
Господи, никогда не думала, что скажу подобное, так что знайте: если вдруг вы расскажете кому-то, что я это сказала, то я буду все отрицать, но правда в том, что, если поставить рядом Криса Хэмсворта и Макса Миллера, я выберу второго.
Кажется, солнце напекло вашу голову, если вам действительно показалось, что я это произнесла вслух.
Этого не было.
Вы ничего не докажете.
Мой взгляд блуждает по его идеальным рельефным кубикам, будто ему их прифотошопили, и – О ГОСПОДИ! – я замечаю в его руке мороженое. Макс облизывает клубничный шарик, но из-за жары несколько капель стекают с рожка и устремляются ему прямо на пресс.
Матерь божья.
Судя по тому, как ухмыляется Макс, стирая уголком расстегнутой рубашки мороженое с груди, он считал мою реакцию даже по совершенно невозмутимому лицу, ведь я напоминаю, что меня все еще снимает камера, и я сохраняю покерфейс, натирая доску воском. А еще рядом стоящий Эндрю что-то мне говорит, но я его не слушаю, и Макс определенно это замечает.