Она роняет все, что держала в руках, на обитый плюшем диван – под ящиком из-под яиц скрипят пружины – и бежит к окну; в длинной комнате четыре больших светлых окна, она распахивает одно из них и смотрит наружу.
Внизу находится улица, разбитая полевыми дорогами с песчаными колеями, поросшими травой, лебедой и чертополохом. А дальше клеверное поле – теперь она чувствует его запах, – ничто не пахнет так прекрасно, как цветущий клевер, на который целый день светило солнце.
К полю клевера примыкают и другие поля, желтые и зеленые, некоторые из них уже скошены. А далее глубокие зеленые полосы – луга, – между ивами, ольхой и тополями течет Штрела, узкая речка.
«К моему дому, – думает Ягненок. – Она течет к моему дому, где я трудилась и мучилась и была совершенно одна. Везде одни стены, камни… А здесь все так просторно».
И теперь она вдруг замечает рядом своего милого мужа, который уже разделался с шофером и постельным мешком; теперь его лицо беззаботно и сияет от счастья.
Она говорит ему:
– Посмотри на все это! Здесь вполне можно жить…
Она протягивает ему правую руку, и он берет ее своей левой.
– Какое чудесное лето! – восклицает она и описывает свободной рукой полукруг.
– Видишь вон ту колею? Это узкоколейка до Максфельде, – говорит он.
Внизу появляется шофер. Он, вероятно, был в магазине, потому что салютует им бутылкой пива. Мужчина тщательно вытирает горлышко ладонью, откидывает голову назад, кричит:
– Ваше здоровье! – И пьет.
– На здоровье! – кричит Пиннеберг и отпускает руку Ягненка.
– Ну, – говорит Ягненок, – а теперь давай посмотрим на эту комнату ужасов.
Конечно, это что-то странное: ты только что смотрел на простор полей и видишь комнату, в которой… Ну, учитывая, что Ягненок действительно не избалована, она лишь однажды видела в витрине на Майнцерштрассе простую дешевую мебель. Но это…
– Пожалуйста, мальчик мой, – говорит она. – Возьми меня за руку и веди. Я боюсь, что что-то уроню или застряну и тут уж ни взад, ни вперед.
– Ну, не так уж здесь и плохо, – говорит он немного обиженно. – Я думаю, здесь очень уютный уголок.
– Да, уютный, – говорит она. – Но скажи мне ради бога, что это все такое? Нет, не говори ни слова. Мы должны подойти ближе, я должна сама это рассмотреть.
Они отправляются в путь, но комната узкая, и им приходится идти друг за другом, Ягненок не отпускает своего Ганнеса. Итак, комната похожа на ущелье, бесконечно длинное, словно русло ручья. И пока четыре пятых этого ущелья полностью заполнены мягкой мебелью, ореховыми столами, витринами, трюмо, жардиньеркой, этажерками и большой клеткой для попугая (без попугая), в последней пятой части стоят только две кровати и умывальник. Но именно то, как разделены четвертая и пятая части комнаты, привлекает Ягненка. Жилая и спальная части разделены не с помощью гипсокартонной стены, не занавеской, не ширмой. Скорее, с помощью реек сделано нечто вроде решетки, подобной шпалере для виноградной лозы от пола до потолка с аркой для прохода. И эти рейки не просто гладкие и деревянные, а красиво покрытые коричневым ореховым лаком, каждая с пятью параллельными бороздками. И чтобы решетка не выглядела так голо, в нее вплетены цветы – цветы из бумаги и ткани – розы, нарциссы и букетики фиалок. А еще зеленые бумажные гирлянды, которые знакомы им с пивных фестивалей.