Хаты в Кабанах были деревянные, полы глиняные (лесу вокруг хватало, а досок не было). Основные члены семьи спали на полатях, а старики и дети на печке. Зимой в хату впускали телят и поросят. Не в каждой семье имелись керосиновые лампы, а те, у кого они были, не всегда могли разжиться керосином, «бо нэ було грошей, щоб купыты», и многие хаты освещались лучиной. Крыши были соломенные, проливные дожди превращали их в решето. Только у немногих хаты были крыты гонзой (дранкой). Одежда – штаны, запаски (запашные юбки из двух полотнищ – спереди и сзади), свитки (полукафтаны из домотканного сукна), зимой – кожух (тулуп). К большому празднику, свадьбе надевались ярко вышитые рубахи и шаровары, а с заработков хлопцы возвращались в одежде из «городской» материи и «городского» же покроя. Обувались по преимуществу в постолы (лапти); богатые и зажиточные носили сапоги.
По характеру своему народ в Кабанах был не буйный, отмечает Каганович, но водка делала свое дело, и кровавые драки случались часто. «Отец не пил. Редко, когда праздник, мерзавчик купит. Это маленькая рюмка. Маленькая бутылочка. Придет в лавку: „Дай мне мерзавчик!“ Три копейки стоил».
Население Кабанов в громадном большинстве было неграмотным. Одноклассная школа (потом она стала двухклассной) была открыта в конце XIX века, но из-за бедности, отсутствия обуви и одежды мало кто посылал туда своих детей, да и не все понимали, зачем нужна грамота. В деревне имелась ешива – еврейская школа. В отличие от других еврейских школ, в ней учились и девочки, хотя еврейское образование традиционно было обязательным лишь для мальчиков. Таким образом, евреи Кабанов давали образование своим детям, не считаясь с наставлением раввина-сефарда из Мартыновичей: «Только мальчики должны учиться». Дети неевреев вообще не ходили в школу.
Разорение большой массы хозяйств привело к ежегодному выезду из деревни примерно ста с лишним здоровых мужчин на отхожий промысел – лесозаготовки, сплав леса, железнодорожное строительство, а затем и к уходу «зовсим» из деревни «у город». Некоторые переселялись в Сибирь для освоения предоставляемых государством земель, но, не сумев там обустроиться, возвращались обратно.
Каганович поминает добрым словом своих близких соседей-«бедняков»: Игнат Жовна, Семен Гемба, Кабавика Вовк, Отанас Тапець… Некоторых помнит только по трудовому прозвищу: Шая-сапожник, Цухок-кузнец, Эля-столяр… Что же касается соседей-«кулаков», тут автор мемуаров верен классовому чувству: