В другом кармане поселилась легкая и прозрачная, почти невесомая фигурка. Это был лебедь «Сваровски» – изящный, будто имевший одну лишь форму, без веса. Его тоже следовало потрогать, и это был контраст, напоминание о выборе.
Потом Петр Николаевич рассказывал мне, что, меняя костюм, переезжая из кабинета в кабинет, он прежде всего думал именно об этих предметах. Талисманы эти вытеснили из его карманов и портфеля много лишнего – как-никак, теперь ему следовало концентрироваться на сгущенных паузах и плотности гайки, воплощавшей особенности его привычек.
В коучинге мы стали разбирать его обычный день с точки зрения того, что он мог делать короче, где пунктир мог заменить жирно проведенную линию действия. Сама подробность разбора, обращенность внутрь этой активности и бурного кипения – оказались для него очень интересны. Он разве что не вскакивал, вспоминая множество своих лишних движений, фраз. Обычно его энергия была направлена вовне, на практичные и понятные цели, а тут пришлось иметь самого себя в качестве объекта внимания. Мы открыли фабрику качества, а из него неожиданно получился отличный инспектор по отбору «бракованного материала».
Простой поставленный контроль, шутливая цензура, система часовых, фиксация времени по данному себе заданию, мелкие формы отчета на листе бумаге, да и просто план поведения в ближайшие пару часов были для него новым делом, и он приступил к нему с недюжинным упорством и желанием совершенствоваться.
Мы занялись своеобразной бытовой каллиграфией, я даже попытался внедрить идею о записях на чистых листах бумаги, заведомо иероглифических, где почерк и то, как это пишется, а скорее рисуется, должны были быть важнее собственно содержания. Но это оказалось в нашем случае все-таки мельче реально возможного. Он честно пробовал, но сбивался.
Даже в его лучшей форме, после относительно спокойного дня, настроенности на наш разговор – а это значит, что им были включены все регулировки напряжения, – каждые десять минут он вновь «закипал». Подавался вперед, взмахивал руками, плечи тоже приходили в движение – как-никак, предстоял взлет.
«Вы – дракон», сказал я ему. «У Вас три головы, каждая из которых ждет слова и дышит огнем, это боевая готовность последней степени». Я выдал ему пару чистых листов и попросил написать план на завтра, по трем колонкам, в одной из них было про то, «что случится неожиданного», в другой – текущие и обычные дела, а в третьей – его стратегическое время, планирование, заглядывание в будущее.