Михаил Горбачев: «Главное – начать» - страница 28

Он пишет, что учился с увлечением, но ничьих лекций не вспоминает, а выделяет, скорее, общие дисциплины: историю и теорию права, политическую экономию, философию. Бывший студент, а ко времени написания мемуаров уже и бывший президент СССР, видимо, не хотел дурно отзываться об альма-матер, но по отношению, собственно, к учебе в его мемуарах не чувствуется драйва.

«Не могу сказать, что это был всецело выношенный замысел», – отвечает Горбачев сам себе на вопрос, почему он выбрал юрфак. Уже в университете живая комсомольская работа, видимо, увлекала его больше, а после его окончания по юридической специальности он не работал. Возможно, это связано с тем, что юриспруденция требует терпения и усидчивости, какой обладала скорее Раиса Максимовна, чем ее супруг.

Среди однокурсников (не считая чеха Зденека Млынаржа, о котором мы расскажем отдельно) Горбачев перечисляет полтора десятка фамилий, но какие-то истории вспоминает только в связи с будущим профессором Валерием Шапко, который предостерегал его от споров с мстительным преподавателем, и Владимиром Либерманом, фронтовиком, которого он защищал от антисемитских нападок, ставших обыденностью после печально знаменитого «дела врачей». В интервью Таубману в 2007 году Горбачев пояснит, что «это такой мой умственный протест был, меньше политический». Не пройдем мимо этого замечания – при советской власти любое «умствование» могло обернуться «политикой», а там и до «антисоветчины» было недалеко.

Богаче, наоборот, воспоминания о Горбачеве его однокурсников, опубликованные уже после того, как он стал и перестал быть главой СССР. Это и понятно: одно время такие мемуары были в цене. Часть его однокурсников нашел Таубман, успев это сделать в 2006–2008 годах в Москве, а сейчас все или почти все, на кого он ссылается, уже ушли из жизни.

Горбачев (крайний справа) с однокурсниками на крыльце здания МГУ на проспекте Маркса

1953

[Архив Горбачев-Фонда]

Все рассказывали, что на первом курсе Горбачев выделялся экзотической в московской среде провинциальностью, носил на груди орден, чем заслужил при упоминании в третьем лице прозвище Комбайнер. Он так и не научился твердо произносить букву «г» и правильно расставлять ударения, хотя можно допустить, что он сохранял этот южнорусский говор (как и впоследствии) сознательно, как часть сформировавшегося образа самородка «от сохи» – при личном общении его акцент проявлялся не так заметно, как в публичных выступлениях.