По булыжникам Банхофштрассе, на которой мы стояли, процокали лошади наемного экипажа фирмы «Кларенс», и папа подозвал его. Пока возница грузил наш багаж на заднее сиденье, я куталась в шаль, стараясь согреться на зябком вечернем ветру. Эту вышитую розами шаль мама подарила мне в ночь перед отъездом, и в уголках ее глаз блестели непролитые слезы. Только позже я поняла, что эта шаль была прощальным объятием, тем, что будет со мной, когда мама останется в Загребе с моей сестричкой Зоркой и братом Милошем.
Возница спросил, прервав мои размышления:
– Приехали посмотреть город?
– Нет, – ответил за меня папа с легким акцентом. Он всегда гордился своим грамматически безупречным немецким, на котором говорили власть имущие в Австро-Венгрии. Это была первая ступенька, с которой он начал свое восхождение наверх: так он говорил, когда заставлял нас учить язык. Раздувшись от гордости, он сказал: – Мы приехали устраивать мою дочь в университет.
Брови возницы удивленно взлетели вверх, однако больше он ничем своей реакции не выдал.
– В университет, значит? Тогда вам, верно, нужен пансион Энгельбрехтов или еще какой-нибудь пансион на Платтенштрассе, – сказал он, открывая перед нами дверцу.
Папа выдержал паузу, дожидаясь, пока я устроюсь в экипаже, а затем спросил возницу:
– Откуда вы знаете, куда нам нужно?
– Мне не привыкать возить туда студентов из Восточной Европы, которые ищут жилье.
По тому, как папа хмыкнул в ответ, забираясь на сиденье рядом со мной, я поняла: он не знает, как отнестись к словам возницы. Уж не насмешка ли это над нашим восточноевропейским происхождением? Нам рассказывали, что, хотя швейцарцы упорно сохраняют независимость и нейтралитет перед лицом неумолимо расширяющихся европейских империй, на выходцев с востока Австро-Венгерской империи здесь посматривают свысока. Однако в других отношениях швейцарцы – люди самых широких взглядов: у них, например, самые мягкие условия приема в университеты для женщин. Такое противоречие слегка смущало.
Возница щелкнул кнутом, давая команду лошадям, и экипаж с грохотом покатил по цюрихской улице. Сквозь забрызганное грязью окошко трудно было что-то разглядеть, но я все же увидела, как мимо промчался электрический трамвай.
– Ты видел, папа? – спросила я. Я читала о трамваях, но никогда не видела их воочию. Это зрелище взволновало меня: наглядное доказательство того, что этот город далеко ушел по пути прогресса, во всяком случае, в области транспорта. Оставалось надеяться, что его жители столь же прогрессивны и в отношении к студенткам, как утверждали доходившие до нас слухи.