«Уверен, что из всего здесь написанного верно было только то, что вид из ее окон и правда открывается впечатляющий», – усмехнулся Адриано и последовал дальше за Пиппо по старинной мощеной каменной дороге, точь-в-точь такой же, какая была на улице возле его собственной квартирки в центре Рима.
Стоит ли говорить, что все эти здания, и великолепные, и попроще, были всеми покинуты и заброшены. Они стояли теперь, мрачно сверкая своими скульптурами, парадными входами и прохудившимися крышами, причудливыми барельефами и выбитыми окнами, редкими видами деревьев и разломанными стоящими под их тенью скамьями.
Все это зрелище вводило Адриано в уныние. За время своей работы журналистом он многое успел повидать. Монти видел сожженные полностью, покинутые после бомбежек дома, города и деревни, в которых больше никто не жил, но почему-то такой тоски он не испытывал еще ни разу.
«Может быть, из-за того, что все это дивное великолепие стоит и пропадает теперь почем зря? Потому что здесь не было никаких военных действий и место погибает просто оттого, что о нем забыли, бросили и перестали заботиться?» Или дело еще и в том, что в нем говорили слова того грузного мужчины, и он теперь воочию видел, как город умирал? Ведь теперь он, кажется, понимал, чего вдруг в одночасье лишились здесь люди и как теперь они продолжают тут жить, без средств к существованию, без работы, оторванные от всего остального мира. А может, просто дело в том, что он перегрелся на этом чертовом, нещадно палящем августовском солнце и его теперь слегка мутит?
– Эй, Пиппо, долго еще нам идти? – окрикнул усталым мрачным голосом Адриано мальчика, успевшего уже изрядно раздолбать о камни его новенький коричневый кожаный чемодан.
– Не-а, уже почти пришли, – пропыхтел малец и в очередной раз крякнул бедный чемоданчик о мостовую.
Журналист поморщился от этого удара, так, как будто он пришелся по нему самому, а не по его вещи, но говорить все равно ничего не стал, видно было, что мальчишка старается изо всех сил.
И все же уныние от гнетущих душу заброшенных и изуродованных прекрасных строений больше уже не оставляло его. Не развеселила даже семейная сцена, невольным наблюдателем которой они стали, пройдя ряды гостиниц и выйдя на открытую проселочную дорожку, по обеим сторонам которой мелькали шикарные виллы, в большинстве своем тоже заброшенные. Какая-то уже немолодая семейная пара прямо на улице выясняла отношения. В мужчину летели тарелки, с дребезгом разбиваясь о землю, со свистом неслись по воздуху кухонные ножи, отскакивающие от стен дома и втыкающиеся в плодовые деревья. В конце в ход полетела даже мебель. Темноволосая с проседью женщина яростно швыряла в своего благоверного стулья, а те, так и не достигая цели, с треском сыпались на части. Все это действие, разумеется, приправлялось отборной руганью, звучавшей от обоих супругов.