Взыскание Мудрости в философском акте, как мы сказали, имеет определенное родство со стремлением к Истине, но, в отличие от науки, философия всегда требует участия всей полноты духовных способностей человека и сверх того – является самораскрытием самой его личности. Истина тем и значима, тем и ценна, в том и заключается основание удовлетворенности ею, что она ничья, она общезначима именно потому, что не принадлежит никому. Мудрость же, несмотря на свою сверхсубъективную значимость, всегда чья-то, в ней сказывается, выговаривается личность творца, и этот ее сверхсубъективный, но глубоко личностный характер составляет существенный момент Мудрости, как таковой.
Личностное наполнение философия и искомая ею Мудрость имеют не только на уровне творения философских концепций, но и на уровне их восприятия. В то время как научное знание принудительно, и в подчинении всякого индивидуального сознания этому диктату Истины как раз и заключается духовная ценность науки, философское учение и раскрывающаяся в нем Мудрость имеют характер убедительный, предполагая свободу со стороны принимающего их человека. Кроме того, по глубокомысленному выражению Козьмы Пруткова, «мудрость, подобно черепаховому супу, не всякому доступна». То есть, тогда как восприятие уже добытой научной истины, хотя бы и с некоторыми усилиями, в принципе, доступно всем, – восприятие философских учений, помимо и еще до свободной воли к их принятию, требует наличия у человека способности их воспринять. Это различие укоренено в самых основаниях философии и науки.
Сами вопросы – те, которые рассматривает наука, и те, которыми занимается философия, отличаются друг от друга очень существенно. Это разные типы вопросов. Научный вопрос всегда предполагает возможность окончательного ответа. Даже если пока ответ не известен, сам вопрос поставлен так, спрашивает о таких вещах, что окончательный ответ на него возможен. Есть вопросы простые и среди них есть решенные уже несомненно и окончательно. Например: «Похожа ли обратная сторона Луны на видимую?» У кого-то, кто находится не в курсе научного процесса, такой вопрос может возникнуть, но наука на него уже ответила. Есть в науке более сложные вопросы, ответы на которые все время уточняются, или даже никакого ответа пока нет, но все-таки эти вопросы таковы, что на них можно ответить так, чтобы «вопроса больше не стояло». Философские же вопросы таковы, что, сколько на них ни отвечай, они сохраняют свою актуальность. Отвечать на них можно и нужно, но эти ответы не снимают вопроса, он продолжает стоять. Философские вопросы часто называют поэтому «вечными», и философию можно тогда определить как «поиск личных ответов на вечные вопросы».