У меня было такое ощущение, что Насип въехал в новый дом с чувством морального облегчения. Видимо, всё-таки тяжело ему было находиться в том месте, где всё напоминало о семье и прошлой жизни. А вот мне наш дом нравился. Как всегда говорил Насип: «Каким бы не был человек, если у него нет привязанности к родной земле, к месту, где он вырос… Где его душа чувствует себя по настоящему свободной и счастливой, без всякой на то причины – это очень ущербный человек. Ведь как дерево не может расти без корней, так же и человек не может создать ничего хорошего, если не знает, кто он и откуда. Не имеет почвы под ногами. Если ничего не греет его душу и если ему некуда возвращаться».
Несмотря на то, что мой настоящий дом остался за несколько сотен километров в почерневших руинах крупного мегаполиса, я действительно привязался к новому месту. С трудом припоминая свою старую квартиру, я каждый день помогал Сарсенычу с ремонтом его тогдашнего жилья. Мы укрепили фундамент, очистили от сажи стёкла. Перестелили полы. Одним жарким летом полностью перебрали крышу, сделав на ней прекрасный чердак, где можно было вялить мясо и хранить необходимые мелочи, которым не хватило места в сарае. Потом ещё за пару лет утеплили и укрепили стены кирпичом, превратив дом в самую настоящую крепость, способную противостоять любой непогоде.
Чем больше мы возились с домом, тем больше я к нему привыкал. Шесть комнат, просторная светлая кухня. Две дровяных печи. Всё становилось родным и знакомым. Мне очень нравилось это чувство, когда, вернувшись из дальнего путешествия, ты входишь в свой дом. Вдыхаешь родной знакомый запах, находишь вещи лежащими на своих местах. Или жарким летом, после долгой возни с насосами, укрываешься в самой дальней комнате и чувствуешь приятную прохладу, исходящую от стен. Лежишь на диване и смотришь, как тени от веток растущего за окном дерева медленно раскачивают на зеленоватой побелке.
А зимой, наоборот, именно в этой комнате топится вторая печь. Потрескивают поленья. Если выключить свет, то можно подолгу наблюдать за тем, какие причудливые красно-оранжевые узоры пляшут по потолку от приоткрытой дверцы.
Когда Насип переехал, мы всем посёлком помогали с реставрацией нового дома. Правда, людей становилось всё меньше и меньше с каждым годом. Посёлок и раньше не был большим – всего двадцать семей. К моменту, когда старик Сарсеныч умер, и вовсе осталось всего семь. Многие перебирались поближе к Оренбургским заставам, находя работу на разрастающихся караванных путях. К тому же извечная проблема с водой сгоняла многих фермеров с насиженного места, несмотря на все мои старания поддерживать в рабочем состоянии систему скважин и насосов, которую пробивал сам Насип со своей бригадой ещё задолго до Великой Катастрофы.