Молоко было не нежного оттенка слоновой кости, а тревожного оттенка зеленого, фосфоресцирующего свечения, которое усиливалось с неистовой вибрацией, отбрасывая гротескные тени по комнате. Он мерцал зловещим блеском, напоминая ядовитое варево, способное расплавить сталь.
При каждом стоне коровы-робота ведро с молоком сильно сотрясалось, его содержимое пузырилось и кружилось, пульсируя, как живое сердце, готовое разорваться. И внезапно это произошло.
Ведро с молоком опрокинулось. Зеленое молоко – густое, вязкое и сильное – каскадом полилось на стеклянную перегородку, в которой содержался нежный Мотылек. Она текла, как скользкая ядовитая жидкость, покрывая стеклянную поверхность и стекая к светящимся рубиново-красным глазам существа.
Было слишком поздно.
С пронзительным криком, разнесшимся по мастерской, Мотылек яростно забился в конвульсиях, колотя крыльями по стеклянной клетке в отчаянной попытке вырваться на свободу. Зеленый свет усилился, стал ослепительно ярким, излучая тепло такой силы, что профессору Этану пришлось сделать шаг назад.
Он наблюдал, с колотящимся о ребра сердцем, как неоново-зеленое молоко достигло существа. Казалось, он шипел, яростно реагируя на свечение Мотылька, его электрическое гудение превращалось из успокаивающего, нежного журчания в неистовую симфонию помех и грома.
Внезапно раздался ужасающе громкий визг, звук настолько резкий и хриплый, что его было больно слушать, а затем существо замерло, его тело окутал зеленый свет, который окутал его, как саван.
На мгновение профессор Итан не осмеливался ни дышать, ни моргать. Его сон превращался во что-то опасное, во что-то, чего он больше не понимал. Его
– Чудо-молочная машина, – некогда источник радости, превратилась во что-то зловещее. Ужасающее проявление природы, о которой он не был полностью осведомлен. Красота зеленого света исказилась, его нежное тепло стало обжигающим, а магия существа превратилась в электрическую ярость, которая угрожала поглотить их обоих.
Его великолепная машина, теперь вибрировавшая с лихорадочной силой, гудела, как живое, пульсирующее тело, ритмичный звук теперь звучал как бешеное сердцебиение чего-то одновременно чудовищного и прекрасного, хаотическое сочетание чуда и ужаса.
Когда светящееся зеленое молоко прилипло к прекрасным крыльям Мотылька, а ее нежная кожа запульсировала электрическими искрами, его охватило пугающее осознание: