Под третьим заголовком изложение переходит ко второй части метафизики. Некоторые познания даже «покидают поле всякого возможного опыта», и эти познания мы считаем «по важности далеко превосходящими и их конечную цель – гораздо более возвышенной, чем все, что рассудок может познать в области явлений» (стр. 52, строка 15). Теперь следует вставка второго издания: «эти неизбежные задачи самого чистого разума суть Бог, свобода и бессмертие. Наука же, конечная цель которой со всеми ее приготовлениями собственно направлена только на разрешение их, называется метафизикой». Было бы лучше, если бы Кант здесь, согласно второму предисловию, сказал: составляет вторую часть метафизики. Однако можно понять, что он здесь думал не столько о своей метафизике, сколько о обычной, которая так «называется». Тем важнее и убедительнее поэтому определение этой метафизики через и ее ограничение разрешением «задач», каковыми здесь вновь обозначаются Бог, свобода и бессмертие. Они суть «вещи в себе» метафизики. Они, таким образом, одновременно суть «задачи», «решение» которых составляет содержание метафизики.
Теперь последуют рассуждения о том, как могло случиться, что покинули «почву опыта» (с. 52, строка 33) и смогли возвести в той метафизике «здание», «не удостоверившись в его обосновании». Прежде всего здесь ссылаются на «математику» как на «блистательный пример того, как далеко мы можем продвинуться в познании независимо от опыта» (с. 53, строка 26). Однако то обстоятельство, что математика «представляет свои объекты в наглядном созерцании», упускается из виду, «поскольку мыслимое созерцание само может быть дано a priori». «Легкий голубь, рассекая воздух в свободном полете и чувствуя его сопротивление, мог бы вообразить, что в безвоздушном пространстве ему удалось бы летать ещё лучше». Здесь Кант впервые ссылается на «Платона», который «на крыльях идей отважился проникнуть в пустое пространство чистого рассудка». В других местах он умеет убедительно заполнить это «пустое пространство» чистого платоновского разума, даже определяя и вновь открывая его как новый мир (см. раздел «Об идеях вообще», с. 327). Тем не менее, упоминание здесь имеет свой глубокий исторический смысл. Ведь Платон с самого начала был понят неправильно, и на его почве строили, как в пустом пространстве. И в связи с этими постройками, возведёнными на лету, автор развивает свою мысль дальше. При этом возникали лишь «анализы понятий», «множество знаний, которые, хотя и являются не чем иным, как разъяснениями или пояснениями того, что уже (хотя и смутно) мыслилось в наших понятиях, всё же по форме приравниваются к новым интуитивным, хотя по материи или содержанию они не расширяют наши понятия, а лишь раскладывают их» (с. 54, строка 24). Отсюда возникло «присвоение» (там же, строка 35) других знаний, требующих иного правового основания. Под этим предлогом появляются «утверждения совершенно иного рода», к которым добавляются «совершенно чуждые» понятия.