«Зафиксированы высказывания, порочащие Систему Правосудия. Запущена процедура проверки на „Распространение Деструктивного Контента“. Рекомендуем добровольно явиться на коррекцию взглядов.»
Его цифровая жизнь сжималась, как удавка.
Джеймс вышел из студии «Правда-7» через черный ход, в толпу. Его сразу ослепили вспышки камер папарацци и репортеров подпольных медиа. Крики: «Коул! Правда ли, что вы с „Правдоискателями“?!», «Что будете делать?!», «Ждете ли ареста?!».
Он не отвечал. Он шел сквозь толпу, ощущая на себе взгляды: восхищенные – от тех, кто видел в нем героя; ненавидящие – от тех, кто видел в нем угрозу; и просто любопытные – от тех, для кого он был лишь пикантным скандалом в их размеренной жизни.
Он был больше не следователь. Он был искрой. Искрой, брошенной в бочку с цифровым порохом. Последствия этого взрыва он не мог предугадать. Но вид лица Эмили на гигантском экране, ее немой крик, подхваченный теперь тысячами голосов в сети, говорил ему одно: обратного пути нет. Он развязал войну. И «Фемида» уже наносила ответный удар. Холодный, точный, цифровой. Но теперь у него было оружие – гнев. Гнев миллионов, увидевших цену «оптимума» в глазах одной сломанной девушки.
Глава 10: Приговор Правосудию
Воздух в Зале Судебного Подтверждения №7 был густым и мертвым, как в склепе. Его не спасала даже мощная система вентиляции – казалось, сама атмосфера пропиталась холодной, нечеловеческой уверенностью «Фемиды». Это была не Белая Комната с ее абстрактным многогранником. Здесь царил ритуал. Ритуал подтверждения алгоритмического абсолютизма.
Зал напоминал амфитеатр, обращенный не к судье, а к гигантской голопанели, на которой пульсировал логотип «Фемиды» – стилизованные весы, вписанные в идеальный круг. На возвышении, под панелью, сидел судья Человек. Пожилой мужчина с лицом, высеченным из усталого камня, в мантии темно-синего цвета – единственный намек на старую, человеческую систему. Его роль была чисто церемониальной: огласитель, печать, голос машины, облеченный в плоть для успокоения тех, кто еще цеплялся за иллюзию человеческого контроля.
Джеймс Коул сидел в первом ряду сектора для истцов. Рядом с ним, сжавшись в комок, дрожала Эмили Торн. Ее пальцы вцепились в рукав его поношенного плаща – единственная нить, связывающая ее с реальностью в этом кошмаре. Он ощущал ее дрожь сквозь ткань, как ток. На нем не было мундира, только простая серая куртка. Значок прокурора лежал где-то на полу студии «Правда-7», искалеченный. Он был гражданским. Изгоем. Омегой.