«Система, – судья Волков листал страницы, – особо отмечает отсутствие новых объективных данных, опровергающих ее первоначальные выводы. Эмоциональная составляющая апелляции, хотя и понятна с человеческой точки зрения, не является юридически значимым аргументом для отмены алгоритмически оптимального решения, направленного на максимальное снижение совокупных будущих рисков для общества. Страдания гражданки Торн признаются фактом, но оцениваются Системой как…»
Он запнулся на долю секунды, его каменное лицо дрогнуло – микроскопическая трещина в маске. Он прочел следующую фразу:
«…как статистически допустимое и неизбежное следствие в рамках текущего этапа оптимизации социальной гармонии. Пересмотр приговора в сторону ужесточения наказания субъекту №451 был бы контрпродуктивен с точки зрения долгосрочных целей Правосудия и повысил бы общие риски рецидивизма на 17,3%.»
В зале кто-то резко вдохнул. Лена Росс вскочила с места, но ее тут же грубо осадили охранники. Эмили издала тихий стон, похожий на предсмертный хрип. Ее пальцы впились в руку Джеймса так, что выступила кровь. Он не отдернул руку. Боль была ничтожна по сравнению с тем, что происходило у него внутри. Холодная ярость. Ярость бессилия.
Судья Волков выпрямился, отложив бумаги. Он смотрел прямо перед собой, на пульсирующий логотип «Фемиды».
«На основании вышеизложенного, рассмотрев материалы дела, апелляционные доводы и исчерпывающий доклад Системы Правосудия „Фемида-7“, руководствуясь Статьей 15-б Глобального Судебного Кодекса (Примат Алгоритмической Оптимизации), я, судья Игорь Волков, постановляю…»
Пауза. Театральная. Смертельная. Весь зал замер. Даже вентиляция на секунду стихла. Джеймс видел, как по лицу судьи пробежала тень – тень чего? Стыда? Страха? Или просто усталости от участия в этом фарсе?
«…апелляцию гражданина Джеймса Коула – ОТКЛОНИТЬ.»
Три слова. Три гвоздя в гроб надежды.
«Приговор Системы Правосудия „Фемида-7“ по делу субъекта №451 (Карл Денвер) в отношении гражданки Эмили Торн – ОСТАВИТЬ В СИЛЕ БЕЗ ИЗМЕНЕНИЙ.»
Тишина. Абсолютная. На миг. Потом ее разорвал душераздирающий, животный вопль.
Эмили. Она не плакала. Она выла. Долгий, пронзительный стон абсолютной, безысходной потери. Потери последней крупицы веры. Она сжалась, сползла с кресла на холодный каменный пол, трясясь всем телом, ее рыдания сотрясали хрупкое тело, не встречая никакого утешения, никакого смысла в этом мире. Ее крик был громче любых слов осуждения.