Ночью, когда они разбили лагерь у корней рухнувшей ветряной турбины, ветер внезапно стих. Оставив после себя такую тишину, что даже мысли казались слишком громкими.
Мира не спала.
Алексей уже давно ушёл в сон – или в нечто, что напоминало его: он лежал, отвернувшись, слабо сжимая в руке чип-пластину, найденную днём в кармане гибрида. Она видела, как он что-то шептал во сне. Но не стала будить. У каждого был свой способ разговаривать с призраками.
Она достала блокнот. Открыла его на последней странице, где давно оставила надпись, которую так и не решилась перечеркнуть:
“CTRL+Z не работает в жизни.”
Её рука дрогнула. Пальцы сами собой скользнули по краям страницы – и с этого прикосновения всплыло воспоминание, чёткое, как если бы её снова вернули в интерфейс.
Она видела всё.
Слышала.
Помнила.
Год 2149.
Город в облаках.
Проект: Neuroverse.
Комната с белыми стенами, стеклянным полом и креслом, похожим на кресло пилота космического шаттла. В кресле – мальчик. Двенадцать лет. Тёмные глаза, вены, в которые уже подключён имплант прямого погружения.
– Это безопасно? – спросила она тогда.
– Его мозг адаптивен, – ответил оператор. – Ты сама проектировала архитектуру среды. Он в твоём мире. Всё будет хорошо.
Он в твоём мире.
И она запустила процесс.
Сначала – шёлк. Мягкие линии света. Пространство, которое откликалось на движение глаз. Радость в детском лице. Интерес. Потом восторг. Потом… тишина. Он перестал реагировать. Его зрачки расширились, лицо побелело, импульсы обнулились.
– Прервать! – закричала она. – Протокол «Откат»!
– Мы не можем. Он не хочет выходить. Он отключил сам себя от команды выхода. Он остался внутри.
Прошло двадцать семь минут, прежде чем они обесточили имплант принудительно. Мальчик пришёл в себя. Но не говорил. Не смотрел. Не дышал как раньше.
На следующий день его мать забрала его. Без истерики. С какой-то обречённой холодностью.
– Что вы сделали с моим сыном, госпожа Леон? – спросила она.
Мира тогда не ответила. Потому что не знала. А потом – не хотела знать.
Сейчас, в ночи, сидя у остатков былого мира, она открыла глаза. Слёзы катились по щекам – не от боли, не от стыда, а от того, что память всё ещё жила. Не как угроза. А как предупреждение.
Алексей вдруг заговорил во сне: