Но сразу после – зазвучал её страх:
– Мы ничего не можем тебе дать, Антонио. Мы не… Мы не в том положении сейчас. Я даже боюсь спрашивать, во что тебе это обошлось.
Он спокойно поднял глаза. На секунду задержал взгляд на мне. Внутри всё замерло.
– Я не хочу ничего взамен, – сказал он. – Только одного. Я прошу руки вашей дочери.
Словно тишина в доме стала гуще. Воздух вдруг стал вязким, тяжёлым.
Я почувствовала, как мама замерла. Она повернулась ко мне, потом снова на него.
– Но ты же… ты же старше её, – тихо проговорила она. – Она ещё слишком… Она только начала жить, она учится. Антонио, ты серьёзный мужчина. Ты не думаешь, что это…
– Я думаю, – перебил он ровно. – Я долго думал. И знаю, чего хочу. Мне не требуется покупать её решение. Просто говорю честно.
Мама сжала платок сильнее. В её глазах – паника, будто выбор уже сделан, но она не уверена, можно ли его принять.
Папа молчал.
Он смотрел в сторону, и я знала – он не против. Не из жадности, не из расчёта. А из отчаяния. Они также понимали, что отказ может заставить Антонио отказаться от помощи.
И тут я почувствовала, как медленно, незаметно вокруг меня сужается пространство.
Выбор, который звучал как предложение, теперь звучал как приговор.
Если я скажу “нет”, что будет?
Брата будут допрашивать.
Семья погибшего может передумать.
Дело откроют.
Мой отец снова будет унижаться перед чужими людьми.
Мама сломается. А я?
Я останусь с пустыми руками и пустой душой. Потому что всё разрушится. Потому что один отказ может повлечь за собой цепочку, которую уже не остановить.
А Антонио сидит спокойно. Он не давит. Он просто ждёт.
Но его взгляд – точный. Он знает.
Что я понимаю.
Что я уже чувствую, как сужается воздух.
В дверях стоял Теренс. Позади него люди, видимо те, кого Антонио послал, чтобы забрать с больницы. Глаза брата в мокром свете – красные, виноватые. Он всё слышал. Он знает, чем я жертвую.
И он ничего не скажет. Только будет смотреть.
Я должна была сказать «нет». Я хотела. Я кричала это внутри.
Но вслух лишь произнесла:
– Я согласна.
И всё замерло.
Никакой радости.
Только облегчение.
Только спасение, купленное моим «да».