***
В заглавие этой книги вынесена «Реальность текста». Как это понимать? Хотелось бы во всех возможных смыслах. Во-первых, речь должна идти о неотвратимой реальности письменного текста, о его настойчивом присутствии в нашей жизни, о том, что текст не эфемерен, он реален, притом зачастую настолько, что «рукописи не горят». Во-вторых, мы попытаемся понять внутреннюю реальность текста, логику этой текстовой реальности. В-третьих, «реальность текста» в первом смысле настолько сильна, что нам кажется уместным попробовать понять реальность жизни человека, по крайней мере, – реальность XX века, как реальность текста, реальность, имеющую свойства текста, существующую по законам текста.
Итак, во-первых. – Культура вообще и европейская в особенности в самых своих основаниях имеет письменность, как способ своего существования. Дописьменные культуры недаром именуются доисторическими, они, действительно, образуют скорее предысторию и создание исходного платцдарма, чем собственно культурное движение. Наша культура творит тексты не как побочный продукт своего движения, неточным было бы просто сказать, что в тексте отражается и выражается движение культуры, скорее, текст собственно и является самим ее движением, она не просто опирается на тексты, как на один из элементов традиции, но сам текст и есть осуществление ее традиции. Неким магическим действием обладает для человека сама уже процедура письма, которая из «памятных знаков» и средства коммуникации вырастает у него в акт самопознания, более того в акт самоопределения. Тем более такой магией обладает для него феномен записанного слова, который находит совершенное выражение в слове печатном. Письменный текст, существуя, входя в жизнь человека, как ее органическая часть, обладает значимостью и властными притязаниями столь же великими, сколь и таинственными. Нам хотелось бы понять, что открывается в этой неотступной, весомой реальности текста, в этой его значимости, в этой власти.
Во-вторых. – Мы намерены заняться внутренней реальностью текста, его внутренней логикой, динамикой его внутренней структуры, которая как раз обеспечивает, видимо, эту уникальную роль текста в жизни человека. В то же время то видение текста, которое волнует нас в этой книге, существенно отличается от структуралистских и герменевтических штудий, от лингвистического или литературоведческого подходов. «Высшая математика», которую демонстрируют эти направления мысли, безусловно, внушает уважение, но слишком часто забывает о самом главном в философии – об уникальном событии человеческого бытия в мире, в отнесении к которому что-либо вообще может иметь смысл. Точнее будет сказать, что эта «высшая математика» становится возможной именно вследствие такого забвения. Нам хотелось бы понять, каким образом в этих текстовых структурах присутствует человек, поскольку, на наш взгляд, только таким присутствием человеческой экзистенции в самых фундаментальных текстовых феноменах может быть объяснена плодотворная, культурообразующая напряженность текстовой реальности. Хотелось бы, коротко говоря, понять текст не как знак, а как экзистенциал.