Наполеон: Вы знаете, я не терплю, когда на подобную стезю вступают лица благородных кровей. Но сын протестантского пастора… У нас в Аяччо лютеранских попов называли не иначе как дети Нечистого! А-ха-ха… И все ж таки… (Показывает пальцем на стоящих в отдалении Раппа с Фуше.) Видите – это один француз и еще один немец. Но посмотрите на линию скул у Фуше! Это его бретонская кровь. Не изумлюсь, если он, ведомый этой кровью, еще и британский шпион, а наш немец Рапп втайне работает на кого-то из немцев. (Совсем иным голосом и бросая на собеседника острый взгляд.) Говорите, француз? А фамилия – немецкая. Кто вы, херр Шульмейстер!
Шульмейстер (извиняющимся тоном и разводя руками): Я полукровка. Матушка моя из обедневшего венгерского весьма знатного рода. Их в свое время шибко прижали австрийцы… В итоге мама, когда встретила папу, работала в передвижном цирке. Клоунессой, фокусницей, танцевала на веревке для публики… Зимами я учился фармакопее и в семинарии, а каждым летом помогал циркачам разъезжать по стране. За это злые языки нас порою звали цыганами.
Наполеон (с загоревшимися глазами): Так вы еще и клоун?! Циркач?! Покажите мне что-нибудь!
Шульмейстер снимает камзол и выворачивает его наизнанку, а затем надевает его другой стороною наружу. Далее он на миг отворачивается, быстро взлохмачивает себе волосы, затем поворачивается опять к Бонапарту. С виду это уже совершенно иной человек. Он корчит уморительную гримасу, да так, что император смеется и в восторге бьет в ладоши. Затем говорит совсем чужим голосом.
Шульмейстер (тоном уличного зазывалы): Мейне дамен унд херрен! Медам и месье! Всего одно представление! Спешите видеть – всадник без головы! Я сам отпилю ему голову ржавой ножовкой! В стиле виваче каприччио! Всего одно представление, вторая голова у несчастного ведь не вырастет!
Наполеон (с оглушительным смехом Фуше и Раппу): Господа, идите сюда! Это прекрасно! Где вы нашли это чудо?!
Рапп (с низким поклоном): В Страсбурге его зовут «король контрабанды» или «человек с тысячью лиц». Мы ловили его десять лет, а потом вдруг он сам пришел перед очередной войной с Австрией. Сказал, что хочет посчитаться с австрийцами за все то зло, которое они принесли его матери…
Наполеон (Шульмейстеру с жестом внезапного узнавания): О да! И вы завели под Ульмом Мака в ловушку, из которой не было выхода! Месть что надо!