– Интересуюсь-читаю. Во всех районах есть, чтоб ты знала.
•
– Подайте пятьдесят центов… – это уже опрятная пожилая госпожа с кружечкой, закатывая глаза, на английском канючит подаяние. Я метнулась, было, подать.
– Да кончай ты! – дёрнула меня Валюха, – береги себе на обратную дорогу. Она сюда как на работу ходит, а ты… В своём-то районе ей, видать, стыдно просить, а здесь никто не знает, да и подают бойко. Не поверишь, но, говорят, у неё свой дом есть и хорошая пенсия, плюс все бенефиты[2].
Подходим к остановке метро. На земле – коробка. В ней копошатся пушистые кошечка с собачкой. Около на ящичке – верзила с плакатиком: «Пожалуйста, пожалейте животных – подайте им на пропитание!»
– Девочки, афишку возьмите! – брюхатенький старичок-боровичок суёт фотографический листок с портретиками Софии Ротару, – в школе в пятницу выступает, а в воскресенье – в колледже. Не пропустите!
– Хм, здесь в школах да в колледжах выступают. А там сообщают, что покорили всю Америку! – смеётся Валюха.
Мда… жизнь. Вот такой, как говорится, предметный мир брайтонской Одессы. А людской поток неспешно и поспешно прохлаждается-торопится идёт и бежит по своим делам.
•
А мы остановились у двухэтажной халупы. Тени лопастого клёна покачивались на крупчатом асфальте. Блестела на солнце табличка «парики, шубы, пальто, шапки». Обрюзгшая дама с чёрным бантом на затылке (бант – непременный атрибут наших щеголих), в кружевной сиреневой блузке на тёмной юбке и кедах – поверх белых носков (по брайтонской моде), толстыми губами жевала длинную сигарету и надтреснутым голосом на всю улицу раздражалась по телефону:
– Да-а. Ну и?.. А я знаю? Ага, щаз-таки бегу и падаю! – тетёха выпыхнула клуб дыма. – Ой, ну ты посмотри на этого патриёта за мой счёт!
– Хозяйка магазина и апартаментов наверху, похоже, опять с бедным мужем на разборках, – шепчет нам Валю-ха. – Она его уже съела! Мы у неё каморку снимаем. – Хозяйка, не прекращая телефонного разговора, посмотрела на нас, подняла выщипанные брови. Мы кивнули. Роза поздоровалась: – Привет, Цилечка!
Хозяйка лениво мотнула пухлой рукой, обсыпанной золотом-бриллиантами, не обращая на нас внимания, продолжала свой разговор:
– Я имею итальянские вещчи, Эммик, а это же ж твоё говно – гроб с музыкой! Не ведись на го… Ну шо ж это делается? Ну шо ж это делается-то, а?! Я тебя вспрашиваю! Или я уже, по-твоему, похожа на адиётку? Как я это говно продам, а? Ой, без ножа меня кромсаешь… Да не бери же ж его, я тебе говору!