– Ну! Щас… навалим… кучу! – хохотнула я. – Ты чё разошлась-то?
– Да зло берёт!
•
– Вы – еврейка? – подкатил под ноги Розы пейсатый[1] отрок в кудрях и шляпе. – Возьмите молитвенник. Там написано, как хорошо вам будет жить в Раю!
– Ага, молодой! А ты, видать, только что оттуда?
На другой стороне мимо банка, звеня колокольчиком, неровным строем маршируют семеро лысых в жёлтых длинных одеждах и поют. В руках барабаны, тарелки, транспаранты. В чёрной рясе с большим крестом на огромном пузе мимо крупно прошагал поп – рыхлый человек лет пятидесяти, бородатый и рослый. Похоже, он готовится стать матерью.
Измятая нищенка с пропитой морделью и со свалявшейся метёлкой на голове потрясает стаканчиком: «подайте христа ради…» Весь вид её кричит о пережитых страданиях и лишениях. От неё густо несёт мочой. Бедняга смотрит виновато-моляще подбитым глазом, едва шевеля гнилым мокрым ртом с красными опухшими губами. Поодаль нетерпеливо топчется синюшный кавалер. Он поминутно вертит головой, видимо, караулит: нет ли где полицейского. Самому-то просить подаяние, наверное, не подобает.
– Да что же это такое-то! – восклицает Роза. – Ну хоть плачь вместе с ней… Господи, помоги Ты этой бедолаге, если не Ты, то кто же ещё? – Сама подносит доллар, причитает: – Ведь пропьёшь же!
– Знаешь, зачем даёшь… – глядя поверх нас, равнодушно и резонно промямлила горемычная.
– Какая же нечистая сила затянула-то тебя за эти тридевять земель, а? – спросила Роза и тут же, меняя интонацию, попыталась взбодрить нищенку: – Здесь же полно всякой соцзащиты! Да хоть на этом же Брайтоне! Обратись! Церковь есть… община русская. В мэрию, наконец. Много же инстанций всяких – не дадут пропасть!
Женщина потупилась:
– Без тебя знаю. Приводили туда-сюда… но… ничё не хочу.
– Да ты же с ума сходишь, не понимаешь, что ли?! И мужик вон… такой же. Наверно, ещё и детки есть?
Та вздрогнула, и вдруг… щёки её задрожали, рот закривился. Казалось, несчастная вот-вот заплачет. Но она сдержалась и, волком глянув на Розу, тихо рявкнула:
– Не хочу, поняла? И отвали от меня! Прицепилась… т-тоже мне… мать-Тер-реза нашлась…
– О, блин, – отходя, проворчала обруганная Роза, – да ей, похоже, нравится такая жизнь… собачья!
– Как пить дать, – согласилась Валюха, – только не обижай тутошних собачек.
– Слушай, мать-Роза, откуда тебе известно про здешние соцслужбы-то? – спросила я.