– Товарищ начальник… – замялся седой мужик, сжимая вожжи. – Мы это… мы как велено. За солью приехали.
– Солью? – Белов усмехнулся, счищая сапогом ком грязи. – Ну да, соль. Да сахар напополам с порохом. Живо грузиться, пока белые не пронюхали!
Мужики переглянулись, но спорить не посмели. Щёлкнув вожжами, подкатили подводы. Заскрипели колёса, захрапели лошади, чуя предстоящую работу.
Споро раскидали сено, готовя место. По испуганным взглядам возниц было ясно – не по своей воле они здесь.
Красноармейцы принялись таскать ящики. Укладывали бережно, перестилая соломой. Петренко, красный от натуги, зычно командовал:
– Да не так, раззявы! Вот сюда, в угол! И верёвками крепче вяжите!
Ерофей Петрович наблюдал, нервно покусывая ус. Время поджимало.
– Шевелись, ребята! – прикрикнул он. – До рассвета на месте быть надо!
Васильев, пыхтя, волок очередной ящик. Поскользнулся на влажной траве, едва не выронив груз.
– Твою мать! – выдохнул он сквозь зубы.
– Аккуратнее! – прошипел Белов. – Хоть один повредите – с нас головы снимут!
Один из деревенских, бородатый старик в драной шапке, набрался смелости:
– Что-то тяжеловато для соли-то, начальник?
Белов смерил его тяжёлым взглядом.
– Меньше знаешь – крепче спишь, отец. Вози, что велено, и помалкивай.
Старик испуганно закивал и попятился. Погрузка продолжалась. Ящики громоздились на телегах, опасно кренясь. Бойцы обвязывали их верёвками, пробуя узлы на крепость. Наконец последний ящик, укрытый сеном, занял своё место.
– Готово, товарищ Белов! – доложил Петренко, утирая пот со лба.
Ерофей Петрович окинул взглядом караван и кивнул:
– Добро.
Он задумчиво пригладил усы, глядя в темнеющий лес. Достал из кармана шинели потрёпанную карту, развернул, вглядываясь при свете костра в карандашные пометки.
– Теперь в путь. Мохнач, бери троих, пойдёте головным дозором. Васильев с Петренко – в хвост колонны. Остальные – по подводам. И помните: груз должен дойти любой ценой. И чтоб ни звука! Кто болтнёт – пулю в лоб.
***
Обоз тронулся. Лошади, чуя тяжесть, шли медленно, с натугой. Колёса поскрипывали, увязая в мягком мху. Ветви то и дело хлестали по лицам. Тьма сгустилась, плотная как дёготь. Лес обступил со всех сторон – чёрный, тревожный, дышащий. Пахло прелью и грибами – запах сырой, древний.
Ерофей Петрович шагал рядом с последней подводой, вглядываясь в едва различимую тропу. Голову ломило от напряжения: не сбиться бы, не заплутать в этой чёртовой глухомани.