***
Перелом, то, что верующие называют озарением, а врачи – нервным срывом, случился не сразу. Всё началось с тошноты. Обычной, физической тошноты от запаха моего кабинета, от вида бумаг, от собственного голоса.
Я начал пить. Много. До беспамятства. Но алкоголь больше не приносил забвения, он только вскрывал что-то внутри. Какую-то мерзкую, липкую правду о самом себе. Я вдруг начал замечать детали, которых раньше не видел: как падает косой солнечный свет на брусчатку во дворе, как отчаянно плачут дети в парке, как старые люди, кормят жадных голубей. Всё это раздражало. Бесило до скрежета зубовного. Потому что было настоящим, живым.
***
Я стал перечитывать дела, которые вёл. И тут я впервые подумал – а ведь они, эти арестованные, осуждённые, расстрелянные мной люди, они ведь тоже видят этот солнечный свет. Тоже слышат этот детский плач. И мне стало невыносимо противно. От себя.
***
Начали преследовать сны. Не кошмары с кровью и криками – нет, было бы слишком просто. Сны были страшнее. Обычные, бытовые: я иду по улице, захожу в булочную, пахнет свежим хлебом, я здороваюсь с продавщицей. И просыпаюсь в ледяном, липком поту. Потому что во сне я был нормальным. Человеком.
***
Я начал замечать, что избегаю зеркал. В мутном отражении виделась какая-то посторонняя, омерзительная тварь. Чужая, незнакомая. Однажды в припадке разбил зеркало в прихожей кулаком. Сильно порезался. Смотрел на свою кровь и думал – она такая же красная, как у них. Так по какому же праву я решил, что имею право?
***
Часами сидел, смотрел в стену. Думал – может, застрелиться? Но потом понял – это было бы слишком просто. Слишком трусливо. Слишком похоже на то, что я столько лет делал с другими.
***
Прошлое не отпускает. Оно всегда со мной, оно вросло в меня, как вторая кожа. Каждое утро я просыпаюсь и физически чувствую его вес. Но теперь я знаю – это моя ноша. Мой крест. И может быть, в этом и есть моё настоящее наказание – жить дальше. Видеть этот свет и понимать, сколько такого же света я погасил.
Говорят, время лечит. Врут. Время не лечит – оно медленно, мучительно учит быть человеком. Не потому, что заслужил, а потому что должен. Должен всем тем, кто уже никогда не увидит этот утренний свет.
Я всё ещё не знаю, кто я теперь. Не убийца – это точно. Но и не праведник. Просто человек, который каждый божий день учится быть человеком. И это, скажу я вам, чертовски больно. Но, наверное, так и должно быть.