Прост оторвался от бутылки с амброй. Он задумался над своим поведением и итогами своих самостоятельных последних творчеств. Именно, в сей час у него, у Проста, возможно, – что и не было никаких дел. Будучи Богом, хоть и техническим, он осознавал, что слишком уж привязался к живому человеческому существу Бакскову. А то и – почти сдружился с ним, нарушая стимп-небесный Кодекс. …Теперь Прост – в беседах с сопраном – все чаще себя останавливал. Он опасался того, чтобы как-нибудь, посреди их очередной дружеской беседы, не сболтнуть Николаю лишнее, касающееся секрета «вечной молодости» или «вечной жизни». Или, иные высшие далекие от людей Знания, позволительные быть открытыми – лишь творцам стимп-небесным. … Ведь, если он, сопран, распорядится этими знаниями не в русле Замысла, то придется в его судьбу подсовывать умертвляющую матрицу… И тогда, на каком-нибудь изгибе судьбы в результате обширного инфаркта, или аварии с его дирижаблем пучок энергии бывший человеком покинет свой материальный каркас, пополняя космический суп, в каком Глав-стимпБог варит материализации последующих стимп-Замыслов. Просту было всегда комфортно с сопраном, и он не желал его преобразования в пучек энергии. …Кажется он однажды – уже сболтнул ему, этому Николаю, что-то из закрытых для людей сведений в области внутриядерной физики… «Хорошо, что Николай поет, а не изобретает атомную бомбу!» – отхлебывая амбры оправдывал, или утешал сам себя, проговорившийся Прост…