Игра в «ты» и «вы» в таком оголяющем самолюбие контексте должна была не только унизить Хлыстова, но сразу же определить ему место. Под столом. Там, где объедки.
Но Григорий принял вызов. Именно такую – точёную, холёную, умную, дерзкую, высокомерную, даже презрительную – он хотел. И ещё больше возбудился. На азарт игрока он ответит азартом. Начнёт в ответ опасную игру укротителя с не поддающейся дрессировке рысью.
– Меня зовут Хлыстов. Григорий Хлыстов, – метнул свою фамилию, словно взмахнул хлыстом, издавшим громкий хлопок – хлобысть!
– Странная фамилия, – незнакомка на полтона снизила свою высокомерность.
Юноша, напротив, с очевидным вызовом продолжил:
– Мой прапрадед по отцовской линии, говорят, был хлыстовцем. Секта такая была в прошлом веке. Хлестали себя кнутами, входили в экстаз. Бога таким путём в себе открывали. В старину уважали их. Однозначно. Есть предание, что с моим прадедом пил чай сам Василь Василич Розанов. Философ такой был в начале века.
Григорий увлёкся. Рассказывая, он каким-то десятым чувством ощутил, что на чувствительность его, обострённую напряжением встречи, пало растущее со стороны девушки едва ощутимое тепло, чуть похожее на прохладно-солнечную ласку окружающей золотой осени.
– Максим Горький, без сомненья известный вам, очень даже подробно описал хлыстовские ритуалы. Есть у него такой занудный роман «Жизнь Клима Самгина». Читали? Нет? А я вот как раз недавно его домучил. Надо сказать, утомительно многотомный труд.
Юноша с облегчением почувствовал по каким-то вновь открывшимся интуитивным каналам, что у девушки презрительный настрой меняется как минимум на снисходительный. И зачастил оживлённо:
– Знаете, меня порой именуют Хлыст. Услышу – мурашки по спине. Кажется, во мне прапрадед воскресает. Всем смешно, звучит как «пижон», а мне приятно. А вас как по имени?
– Марианна. Марианна Хыжак. Вроде как хищница по фамилии. Но я вовсе не волчица и не пантера.
– И не рысь? – подхватил было игру Хлыстов. И тут же замолчал, поймав резанувший бритвой стальной взгляд «Стоп!».
Удивительное лицо. Волна чувств открыто проносится по нему, как у актрисы немого кино в кульминационный момент фильма. То доверие наивности, то высокомерие светскости, то нежная приязнь, то ироничная усмешка… Чего только не проскользнуло в этом зеркале на миг погружения девушки вовнутрь!