– Дык, я же чего! – икнул балаганный тип с револьвером. – Это вот он.
Человек, названный Гульбой, кивнул в сторону напряжённо молчавшего и не шевелившегося шофёра.
Из дверей чёрного хода показался первый из пациентов госпиталя. Он остановился, придерживая левой рукой бок, правой опираясь на дверной косяк. Несмотря на позднеоктябрьский холод и морось, кроме исподнего белья, больничного халата и тапочек, иной одежды на нём не было.
– Куда ты, куда?! – заорал Гульба , выхватывая и размахивая револьвером. – Не зыришь, дурак, что рано ещё?!
Раненый, едва держась на ногах, мутными глазами смотрел на мельтешащего перед ним человека. Было видно, что он совсем не понимает, что от него хотят. За ним сзади послышались нетерпеливые голоса.
– Что же вы делаете! – воскликнула сестричка и бросилась к раненому. – Он же только после операции, его только на носилках можно! Где одеяла? – накинулась она на еврейчика. Тот от неожиданности отступил ещё на шаг.
– Сама и согрей! – заржал балаганный тип и грубо ткнул девушку на застрявшего в двери раненого. От сильного толчка она не удержалась, и они вместе завалились на пол. Гульба заржал сильнее. Матросы заулыбались, но один из них шагнул к дверям и стал помогать девушке подняться.
– Ты что творишь, гадина! – вдруг заорал Юрьев и, резко шагнув в сторону революционера, попытался ткнуть его костылём.
Тот увернулся и взвёл курок, размахивая револьвером перед лицом штабс-капитана. Все, замерев, уставились на них двоих.
Гульба ощерился, демонстрируя два золотых зуба. Ему нравилось быть центре внимания, чувствовать свою безнаказанность. Он предвкушал, как эти ничтожества сейчас заголосят! Насилия, вот что он хотел. И всё равно было, кто попадёт под удар – эта молоденькая пухленькая сучка с огромными от страха и возмущения глазами или этот костлявый офицерик на костылях…
Алексей, подхватив от входа багор, шагнул из своего закутка во двор и встал, загородив Юрьева. Взгляд Гульбы упёрся в грязную, покрытую угольной пылью робу. Перед ним стоял кто-то, опираясь на толстую палку с крюком, словно старец на посох, и неотрывно смотрел большими ненормально-жёлтыми глазами. Во дворе стало очень тихо.