А бывало, мать Элис словно покидала свое тело. В такие дни не было ни историй, ни морских прогулок. Она не разговаривала с цветами. Она лежала в кровати, задернув шторы от слепящего солнца, и испарялась, будто ее душа отлетала в иные миры.
Когда с ней такое случалось, Элис пыталась отвлечься от гнетущей атмосферы в доме, жуткой тишины, подобной той, что бывает, когда остаешься одна, и вида матери, безжизненно лежавшей на кровати. Из-за всего этого ей становилось трудно дышать. Элис садилась за свои читаные-перечитаные книги и заново решала школьные задания, которые сделала уже давно. Бежала к морю, кричала с чайками и гонялась за волнами на берегу. Бегала по полю сахарного тростника, колосившегося сплошной стеной, откидывала волосы назад и раскачивалась, как зеленые стебли на жарком ветру. Но что бы она ни делала, лучше ей не становилось. Она дула на перышки и одуванчики и загадывала желание – хотела стать птицей и улететь далеко, туда, где золотился горизонт в месте слияния неба и моря. Сумрачный день сменял другой, а мама все не возвращалась. Элис мерила шагами границы своего мира. И скоро узнала, что тоже умеет исчезать.
Однажды утром, когда грохот отцовского грузовика затих вдали, Элис осталась лежать в кровати, дожидаясь, пока засвистит чайник. Этот чудесный звук возвещал начало хорошего дня. Чайник не засвистел, и наконец Элис сбросила простыню тяжелыми со сна ногами и на цыпочках прошла в родительскую спальню. Мать лежала, свернувшись клубком, и тело ее казалось таким же безжизненным, как разбросанные вокруг одеяла. Волна дрожащей жгучей ярости прокатилась по телу Элис; громко топая, она прошла на кухню, шмякнула ложку веджемайта на хлеб, налила воду в банку из-под варенья, сунула припасы в рюкзак и выбежала из дома. По дорожке она не побежала – слишком высок был риск, что ее увидят, – а решила углубиться в тростниковые заросли и выйти на другом краю поля, где наверняка будет лучше, чем в ее мрачном и молчаливом доме.
Хотя ее сердце так громко билось в ушах, что она почти не слышала криков какаду над головой, Элис велела себе бежать и не останавливаться. Она миновала отцовский сарай и мамин розарий и наконец очутилась на краю двора. Она остановилась там, где кончался их участок и начинались тростниковые поля. Земляная тропка тянулась меж высоких зеленых стеблей, уходя неизвестно куда.