Я допивала уже вторую чашку кофе – настолько едкого, что содержимое третьей вполне могло сжечь пищевод, и приходилось относиться к нему как к горькому лекарству, – когда входная дверь открылась. Появление пожилой женщины сопровождалось приветственными возгласами. Все присутствующие называли ее «бабуля», и на секунду мне в голову пришла безумная идея, что все они члены одной семьи.
Но ход моих мыслей прервал одинокий мужчина у барной стойки. Он встал, повернулся лицом к пожилой даме и, кивнув, тоже назвал ее бабулей – сдержанность приветствия свидетельствовала, что та не приходилась ему родной бабушкой. Однако он не достал кошелек, чтобы расплатиться, поскольку поднялся с места не для того, чтобы уйти. Он начал придвигать поближе к стойке табуреты, облегчая даме проход. И остался стоять – как будто следя за тем, чтобы бабуля ни обо что не споткнулась. В этом действии читалось уважение, но вместе с тем и какая-то настороженность. Он вытянулся по струнке: спина прямая, плечи расправлены, челюсти крепко сжаты – и молча наблюдал за старушкой, пока та не дошла до моего столика.
В один момент я перехватила его взгляд. Лишь на секунду. Я быстро отвернулась, но успела заметить, насколько не сочетался этот напряженный взгляд темно-зеленых глаз с небрежной грубостью его облика. Одет он был на осенний манер и, похоже, работал на свежем воздухе. Изношенные ботинки. Взлохмаченные густые волосы. Только вот в тяжести его взгляда было что-то неоднозначное. Откуда такая тревога при появлении безобидной старушки? И почему, несмотря на его напряженность, мне кажутся милыми его старомодные манеры? Я была слишком измотана, чтобы по достоинству оценить этот рыцарский жест. Однако, как и в случае с официанткой, проявленное внимание было искренним.
Мне приходилось готовить кофе для самых разных утренних завсегдатаев: от чиновников из городской администрации до работяг-строителей. У незнакомца за стойкой на уме явно было нечто большее, чем прогулки на природе. Я не сомневалась в этом. Настороженность и почтение, которые вызвала в нем пожилая дама, заставили меня внимательнее к ней присмотреться.
Бабуля – если она вообще была чьей-то бабушкой – двигалась к моему столику с такой решительностью, будто проснулась утром исключительно ради этого. Даже не замедлила шаг, когда мужчина за стойкой поднялся, чтобы поздороваться. В отличие от меня ее, похоже, нисколько не волновал его взгляд, манеры и тот факт, что круг его забот не ограничивался омлетом на тарелке.