Как о чем-то нереальном, несуществующем, Таня вспомнила о своем московском офисе. Коллег, которые в это время, грея руки о стаканчик с кофе, курят на крыльце. В их глазах отражается серая стена дождя. Или, получив очередное письмо от клиента, носятся кто в бухгалтерию, кто в юротдел, кто в полиграфию…
Та жизнь была ненастоящей, лишней, а удобство, жара, море и чудеса принимались как должное. Вместе с Настей, не стесняясь, зная, что их не поймут, возмущались по-русски: «Как селедки в бочке…»
– Зачем они-то едут? – шепнула она Насте.
Та пожала плечами.
– А ты в Москве никогда на теплоходиках не катаешься?
Блеснуло удивление: да, что это я? Это же их страна.
Рядом сидела турчанка в белом платке, кофте с длинным рукавом и плотных черных брюках. Под черными, хорошо поношенными туфлями–лодочками без каблука – капроновые носки.
«В такую жару» – с жалостью рассматривала ее Таня.
Они с мужем и сыном заняли четыре места и молчали всю дорогу.
Тоня заметила ее только после того, как выпустила парок со стриптизером и поразилась, как красива, породиста турчанка. Черные длинные густые ресницы, понятно, что не накрашенные. Правильные черты лица и даже несколько большой нос не крал миловидности ее лица.
Вышли в открытое море, заглянули в пиратские гроты. Остановились в Фаселисе.
Из лодки выпрыгнул гид – турок, громко зачитывая список:
– ИгОр, Наталя, Сиркей, Павил…
К нему с опаской ступая по траве, подошла женщина.
– Сиркей? – спросил он ее.
– Нет, Наталья.
Фотографировались на руинах бань и зашли в самое сладкое – море. Стоит войти в
теплую, медовую воду, как чувствуешь ее – соль Средиземья. Она поднимается по ногам, оставаясь на теле, оседая на губах. Даже после вечернего чая проступает. Даже после джина не сходит.
Настя спустилась по узкой тропке, что лежала прямо на обрыве из острых скал. И уже плескалась в бухте Клеопатры, а Таня все смотрела на скалы, воду, подходящие яхты. И ни одной мысли не было в голове. Стоять так можно час, месяц, год, и все будет одно.
Настя и Марина, снизу махали ей:
– Таня, Таня, пойдем! Спускайся!
Таня смотрела на охающих людей и прикидывала, что будет, если соскользнет нога.
От нечего делать захотелось закурить. Но зажигалку она потеряла – когда на яхте с моря пошла пена, никто не смотрел, что падало со столов. Держа ладонь козырьком, оглядывалась на бухту Клеопатры и, впервые не жалея о своей нерешительности, тихо пошла к яхте.