Внутри пахло лимоном, пылью и старым деревом. Стены были уставлены полками с книгами, а на подоконнике спала кошка.
Они сели в уголке.
– Тут подают чай с корицей, – сказал он. – Он странный, но иногда – как раз то, что нужно.
– Пусть будет странный, – ответила она. – Я сама странная.
Официант принес чай. В узких стеклянных стаканах, как всегда. Горячий, пряный, с лёгкой нотой детства и боли.
– Расскажите мне о себе, – попросила она.
Он немного помолчал.
– Я сын рыбака и швеи. Родился в доме, где не было книг. Первые слова выучил с упаковок от чая и сигарет. В школе был тихим. Потом – невыносимо громким. Женился рано, потому что думал: любовь – это просто привычка к одному лицу. Ошибался. Был врачом, потом ушёл в торговлю, потом вернулся к людям. Сейчас – просто живу. И каждое утро иду в это кафе, потому что чай – это единственное, что остаётся стабильным.
– Вы всё ещё с женой?
Он опустил взгляд.
– Живём в разных комнатах. Разных мирах. Она давно перестала искать меня. А я – её. Просто дышим рядом. Иногда это проще, чем начинать сначала.
Мелисса тихо выдохнула.
– Я боюсь, что никогда не смогу жить «рядом». Только «вместе» или «врозь».
– Это страшнее. Но честнее.
Она кивнула. Потом вдруг:
– А почему вы пришли в тот день?
– Какой?
– Когда мы встретились в кафе.
Он посмотрел на неё. Долго.
– Потому что чувствовал, что кто-то придёт, кому нужно будет молчание. И чай.
Они снова замолчали. На этот раз – без необходимости что-то заполнять.
– Мне кажется, я нашла свою трещину в этом городе, – сказала она.
– Ты – не трещина, Мелисса. Ты – шов. Ты соединяешь что-то, что давно разорвано.
Она откинулась на спинку стула. Смотрела в мутное стекло, за которым начинал загораться вечерний город. Фонари, тени, уличные голоса.
– У тебя есть место, куда ты уходишь, когда всё слишком?
– Да. Эта скамейка.
– Можно мне её «одолжить», если что?
– Она теперь и твоя тоже.
Он сказал это, не улыбаясь. Не торопясь. Как будто передавал нечто важное.
На прощание он просто коснулся её локтя.
– Завтра – снова чай?
– Обязательно, – ответила она.
И, уходя, вдруг подумала: впервые за долгое время ей не хотелось исчезнуть.
На следующее утро Мелисса проснулась рано. В комнате было прохладно, за окном по-прежнему слышались крики чаек. Стамбул дышал неспокойно – как человек, которому снится слишком реальный сон.