Кое-как поднявшись, придерживая раненую руку, я нашла его – липкий от времени, выцветший листок из школьной тетради, исписанный маминым аккуратным почерком. «Пожарная», «Газовая служба»… и в самом низу:
Фельдшер – Илья.
Номер: 8-9…
Я набрала номер. Руки дрожали.
Ответил он на удивление быстро, голос был молодой, спокойный, с лёгкой хрипотцой.
– Да, слушаю.
– Это… здравствуйте. Я… в доме Михайловой. Анны Аркадьевны. Это вы… Илья?
– Да. С вами всё в порядке? – в голосе не было ни удивления, ни лишних вопросов.
– Упала. Немного плечо болит.
– Я через десять минут буду. Не двигайтесь особо.
Он действительно пришёл через десять минут. Я увидела его через окно – высокий, в промокшей чёрной ветровке и вельветовых штанах, он шёл по размытой дорожке уверенно, не обращая внимания на дождь. Волосы тёмные, слегка растрёпанные ветром. В руках – потрёпанная сумка фельдшера. На лице – спокойная сосредоточенность, никаких лишних эмоций.
Он вошёл, не стряхивая капли с одежды, будто это было для него привычным делом.
– Вы Анна?
– Да. Дочка… Михайловой.
– Сочувствую, – сказал он просто, без заученных фраз. – Я к ней пару раз приходил в последние месяцы. Умная была. Строгая.
– Очень, – подтвердила я.
Он присел на корточки рядом со мной, даже не спросив разрешения, и уверенно, но бережно взял меня за локоть.
– Можно? Я только гляну.
– Конечно.
Пальцы у него были тёплые, а движения – деловые, выверенные. Он аккуратно прощупал плечо, ключицу. Я поморщилась от боли.
– Не сломано, – заключил он. – Мышцы, может быть, потянули. Синяк будет знатный. Я сейчас намажу – согревающей.
Он достал из своей сумки тюбик с мазью, быстро, без суеты. Запах был резкий, камфорный. Он нанёс мазь лёгкими, втирающими движениями. Я поморщилась – жгло.
– Потерпите, – сказал он. – Скоро отпустит.
Он бросил взгляд на беспорядок на полу.
– У вас тут бардак. Простите. Я про люстру.
– Это мама повесила сто лет назад. Говорила, «на дачу сойдёт». Я не трогала.
– Может, помочь вам немного разобрать дом? А то, судя по этим полкам, тут ещё не одна может упасть. Тут всё на честном слове держится.
– Я справлюсь, – ответила я, может, чуть резче, чем хотела.
– Плечо говорит, что – не совсем, – он поднял на меня глаза и впервые улыбнулся. Улыбка была негромкой, неигривой, просто человеческой. Такой, от которой становится немного теплее внутри.