Я не знала, что ответить. Что я купила их от одиночества? От тоски по маленьким радостям? Я просто кивнула.
– Если вдруг захочется попить чаю с кем-то – я живу за ФАПом. Дом с зелёными ставнями.
Он сказал это легко, не приглашая и не настаивая. Просто констатировал факт.
– Спасибо. Я подумаю.
– Подумайте, – повторил он. – Тишина – хороша. Но не каждый день.
Я вернулась домой. Села прямо на холодные ступеньки крыльца. Развернула шуршащую обёртку коробки конфет. Взяла одну – круглую, в тёмном шоколаде, с вишнёвым вареньем внутри.
Глупо, но когда я её съела, я чуть не расплакалась. Не от вкуса – от самого этого жеста. От того, что я так давно не делала ничего «для себя». Обычно всё было – для детей. Для мужа. Для школы. Для родителей. Для кого угодно. Я была функцией, которая обеспечивает быт и комфорт других.
А тут – вишнёвая конфета. Горько-сладкая. Тёплая от солнца, пробившегося сквозь тучи. Сама себе.
Вечером я зажгла старую настольную лампу, накинула на плечи мамин шерстяной платок и села с блокнотом.
Я написала:
«Удивительно. Никого нет – и всё же кто-то рядом. Иногда кажется, что даже чай в одиночестве – не совсем одиночество. Если кто-то знает, что ты пьёшь его с конфетой.»
Плечо болело меньше. Сердце – всё ещё молчало. Но уже не стучало глухо в стенку, пытаясь выбраться наружу. Оно просто билось. Ровно. И это уже было немало.
В тот день я проснулась поздно. Без чувства вины, без планов на день, без списка дел в голове. Просто открыла глаза и почувствовала, что за окном – утро. Ни хорошее, ни плохое. Просто – утро. А значит, я ещё здесь.
В доме было прохладно и тихо. Кофе, купленный накануне, закончился. Конфеты тоже. Я накинула на плечи мамин платок, взяла старую плетёную корзинку – просто так, для вида, – и пошла к реке. Мама часто туда ходила «подышать». Наверное, втайне надеялась, что быстрая вода унесёт с собой часть её тревог или скажет что-то важное. Сегодня я решила попробовать последовать её примеру.
Дорожка к реке заросла крапивой и лопухами. Старая верба склонилась так низко, что её ветви касались воды, будто шепча ей что-то. Трава была ещё влажной и холодной от ночной росы. Я спустилась по скользкому глинистому склону – и вдруг замерла.
Он сидел на большом, обросшем мхом валуне, спиной ко мне.