Он поднялся первым. Река поблёскивала за его спиной, а в глазах Лии отражался не он, а свет – живой, мягкий, будто только что родился.
– Пойдём? Уже почти ночь.
– Ещё немного. Я догоню.
После того как Атис ушёл, Лия ещё долго сидела у воды, слушая речной шёпот. Она не знала, что будет дальше. Но впервые за день это незнание не пугало.
Потом, когда солнце ушло за кроны, и небо потускнело, она поднялась и пошла домой. Шла медленно, и казалось, сам лес не хотел её отпускать. Воздух уже менялся – становился гуще, темнее, звуки затихали. Деревня встретила её тихо. Светляки зажглись в плетёных фонарях, туман мягко сползал с крыш. Никто не ждал её у порога. И всё же дом казался не пустым, а живым. Лия вошла в полумрак, не нарушив его, и почти не раздеваясь, опустилась на постель. Ночь укрыла Ветролес мягким шёпотом листвы и еле слышным потрескиванием корней под землёй. Её дом, сплетённый из гибких ветвей и цветущих лоз, дышал теплом, но Лия лишь смотрела в темноту, не в силах уснуть. Она лежала, уткнувшись лбом в подушку. В руке – амулет Атиса, который она сжимала, словно он мог удержать её от распада.
Сверху сочился тусклый свет, похожий на дыхание спящей земли – зыбкий, пульсирующий, неровный. В комнате царила тишина – только мерное дыхание спящих фей да еле слышное поскрипывание веток за стеной. Мысли, как листья в бурю, крутились, сталкивались, падали. В ушах звенело то ли от усталости, то ли от обиды. Образы дня не отпускали: светящееся Древо Согласия, шёпот фей, засохший лист в её ладони и голос Смотрительницы – слишком холодный, слишком громкий:
– «Ты не готова».
А если никогда не будет готова?
Она закрыла глаза, пытаясь ускользнуть в сон, но в какой-то момент сердце дернулось – будто лес сам позвал её. Негромко, почти неслышно, на самой грани тишины. Лия прислушалась. Вокруг – ничего. Только шелест ветра под крышей. Но в этом ветре таилось нечто тревожное – словно дыхание земли сбилось с привычного ритма, и весь мир затаился в предчувствии.
Лия села, затаившись. Никто из спящих не шелохнулся. Казалось, только она ощущала это дрожание в воздухе. Осторожно поднявшись, она накинула на плечи тонкую накидку и, как всегда, босиком выскользнула за дверь. Доски пола жалобно скрипнули под её шагами. Плетолист спал. Огни в светильниках погасли, даже туман над улочками застыл. Корни, что днём пели, теперь молчали – словно кто-то запретил им даже дышать. Всё казалось пугающе неподвижным, гладким – как сцена, застывшая перед началом незримого действия.