Шесть тел, застывших в уродливых, сломанных позах, были разбросаны по маленькой поляне. Их темные силуэты выглядели как страшные прорехи в полотне реальности, резко контрастируя с трепещущим, оранжевым светом догорающего костра.
Радомир стоял, тяжело опираясь обеими руками на рукоять своего меча, вогнав его клинок по самую гарду в мягкую, влажную землю. Он делал это, чтобы унять дрожь в руках – неизбежное последствие схватки, когда боевая ярость уходит, оставляя после себя лишь слабость и пустоту. Он медленно обвел взглядом своих товарищей. Всеволод, чья огненно-рыжая борода и вся передняя часть холщовой рубахи были забрызганы чем-то темным и липким, с нескрываемым отвращением вытирал широкое лезвие своей секиры о штаны ближайшего убитого разбойника. Движения его были резкими, злыми. Горислав, словно тень, без единого звука выступил из-за могучего ствола сосны, плавно опуская свой длинный тисовый лук. Его лицо, как всегда, оставалось непроницаемым.
– Все целы? – голос Радомира прозвучал хрипло и надтреснуто.
Всеволод лишь крякнул в ответ, утвердительно, даже не повернув головы. Горислав молча кивнул, но его взгляд уже не был направлен на друзей. Он медленно, с профессиональным, отстраненным любопытством хирурга или мясника, скользил по мертвым телам.
– Обычные тати, – пророкотал Всеволод, брезгливо подталкивая ногой одного из убитых. Тело глухо перекатилось на бок. – Шакалы лесные. Получили по заслугам. Похороним по-быстрому и будем спать. Утро вечера мудренее.
– Погоди, – остановил его Горислав. Его тихий, всегда ровный голос прозвучал необычно настойчиво, заставив и Радомира, и Всеволода обернуться.
Следопыт присел на корточки возле тела, которое лежало ближе всех к нему, пронзенное его собственной стрелой. Это был тот самый разбойник, что первым, с диким гиканьем, выскочил из тьмы. Горислав не смотрел на рану в горле, откуда все еще медленно сочилась темная кровь. Его внимание привлекло что-то другое.
– Радомир, дай света.
Радомир выдернул свой меч из земли, подошел к костру и вытащил самую большую, еще ярко горящую головню. Он подошел и поднял этот импровизированный факел над телом. В его неровном, танцующем свете, бросающем на землю дикие тени, стала отчетливо видна грудь убитого, где Горислав одним движением разорвал грязную холщовую рубаху.