Они с Всеволодом, переглянувшись, принялись за мрачную работу. Переворачивали липкие от крови тела, обыскивали, рвали одежду. Оказалось, что еще двое из шести убитых носили такой же знак. У одного, плечистого бородача, на предплечье. У другого, молодого и безбородого, на плече. Это не было случайностью. Это была система.
– Что это за дьявольщина? – пророкотал Всеволод, брезгливо ткнув пальцем в метку, но не коснувшись ее. – Бесовское отродье какое-то.
– Это не воровская мета, – сказал Горислав, задумчиво разглядывая знак на первом убитом. Он осторожно провел пальцем по грубой, рубцеватой коже вокруг клейма. – И не знак воина. Это знак принадлежности. Тавро. Как ставят на скотину, чтобы все знали, чей это бык или конь. – Он выпрямился, и его взгляд скользнул по черной стене леса.
Радомир смотрел на этот уродливый символ, и в его голове с пугающей ясностью все начало складываться в единую картину. Искаженный серп, начертанный на двери в Перелесье. Эта спираль с вороньим пером, выжженная на телах разбойников в лесу. Это не были разные беды. Они были связаны. Он был уверен в этом так же, как в том, что в его руке все еще сжат эфес меча. Беда в его родной деревне и эти лесные тати были ветвями одного черного, гнилого дерева, чьи корни уходили куда-то в непроглядную тьму.
Он резко повернулся к следопыту.
– Их следы, Горислав. Когда ты лагерь обходил, перед тем как мы остановились… откуда они вели?
Горислав поднял на него свои ясные, серьезные глаза, в которых отражалось пламя костра.
– Они вели не со стороны Киева и не со стороны деревень, как у обычных разбойников, что ищут добычу. Их след, четкий и уверенный, шел с запада. Из той стороны, куда мы едем. От Перелесья.
В лесу снова воцарилась тишина. Но теперь она была другой. Это была уже не просто давящая тишина затаившейся природы. Это была враждебная тишина земли, которая знала, что на ней ходят чужаки. И она их не ждала.
Бой схлынул, как внезапная гроза. Грохот битвы, яростные крики, лязг стали и предсмертные хрипы – все это оборвалось, и на поляну обрушилась тяжелая, вязкая тишина. В этой тишине неестественно громко слышалось собственное сбившееся дыхание и глухой стук крови в висках. Воздух, до этого свежий и прохладный, стал густым, удушливым. Он наполнился густым, медным запахом свежей крови, который смешивался с горьким ароматом потревоженной и растоптанной лесной хвои и едким, маслянистым дымом от вырванного из костра факела.