Я включил свет. Смотрел на своё отражение в тёмном экране.
И понял – я больше не могу сидеть и делать вид, что всё нормально.
Если он жив – я должен его найти.
Если он мёртв – я должен знать, как.
Честно?
Мне страшно.
Но страх – это для тех, кто может позволить себе не знать.
Я больше не могу жить в молчании.
День 2. 21:04.
Сходил к отцу.
Если бы кто-то попросил меня описать разговор в двух словах, я бы сказал:
лед и камень.
Папа живёт один в доме на окраине. У него всё как положено: охрана, собака, антенны, мониторы, резервы воды на десять лет вперёд – типичный убежищный стиль.
Я стучал минут десять. Он открыл, не сказав ни слова. Просто посмотрел.
В его взгляде всегда было что-то… холодное. Не злоба, не боль. Отсутствие.
Как будто он жил по другой температуре, в которой чувства – это слабость, а эмоции – излишество.
Но он всё ещё отец.
– Привет, – сказал я.
– Поздно, – сказал он.
– У меня важное.
Он не стал спорить. Пустил.
Мы сели в его "комнату тишины" – так он её называет. Никаких камер, микрофонов, даже свет тусклый.
Я выдохнул и сказал прямо:
– Я слышал его голос.
Он молча отпил чай. Потом посмотрел на меня – не удивлённо, не испуганно, просто… как будто я сказал: "У меня сломался кран".
– Ты ошибся, – сказал он.
– Это был он, пап. Я уверен.
– Уверенность – плохой советчик, – спокойно ответил он. – Особенно в вопросах, в которых замешаны эмоции.
Я начал закипать.
– Ты ведь знаешь, что он мог быть там. До закрытия. Ты знал, что он остался. И ты… ты просто…
– Я не "просто", – перебил он. – Я сделал то, что должен был. Я сохранил семью.
– Семью? Ты сохранил себя. От вины. От решений.
Ты вычеркнул его, как строку в протоколе.
Он не ответил. Только смотрел.
А потом, спустя долгую паузу, произнёс:
– Салмарин не возвращает. Никого. Уже восемь лет.
– Ты ведь был там, пап? – спросил я. – Ты видел, что там? Или ты просто повторяешь приказ?Он молча открыл сейф и достал тонкую папку.
Бросил её мне на стол.
Там были спутниковые снимки. Размытые. Тепловизионные следы в заброшенных районах.
Движение.
Силуэты.
Слишком организованные для животных.
Слишком рваные для людей.
И под одним снимком – надпись:
"Обнаружено аномальное поведение. Когнитивные всплески. Эмоциональный отклик возможен. Контакт не рекомендован."
Я поднял глаза.
– Что это значит?
Он не сразу ответил. Потом сжал губы и бросил фразу, как диагноз: