Она лежала на боку, в неудобной окаменелой позе, словно замороженная…
Но вот и стойбище.
Окен спрыгнул с лошади, и ягненок понял: дорога кончилась.
Опять заблеял громко, настойчиво.
Тетушка в сердцах стукнула его по носу.
«Зачем она его обижает? – думает Окен. – Может, он плачет по матери? А может, и вправду проголодался или обиделся на людей? Положили в курджун и повезли. И не спросили даже, удобно ему или нет».
Кереге – деревянный решетчатый остов юрты уже поставлен.
Пора тюндук2 поднимать.
И правда , отец заходит в юрту, берет тюндук , а тетушка вставляет жерди – уук.
Окен без присмотра.
Он отыскивает узел с хлебом, отламывает кусок и спешит к своему ягненку.
Его уже привязали веревкой за колышек.
Ягненок ткнулся мордочкой в хлеб, но есть не стал.
Заблеял еще жалобней.
Окен знает, ягненку нужно дать молока, но где возьмешь?
Тетушка перед дорогой положила в него закваску.
Айран ягненок пить не станет.
Окен подходит к узлам и стоит в задумчивости.
Ягненок тянется к нему, веревку натянул.
А потом вдруг отвернулся, заблеял
«Никому я не нужен», – вот, наверное, что он сказал.
Окен решительно берет бурдюк с кумысом, тот самый, что привез от красивой женщины Бакыт.
И тащит к ягненку.
Ягненок попробовал, сморщился, чихнул!
Тетушка как увидела все это, руками всплеснула.
– Эй, родной мой, это что такое? Отец узнает…
Но отец уже узнал, он берет Окена за руку и ведет в юрту.
– Ты сделал это, чтоб рассердить меня?
– Я хотел напоить ягненка. Разве я знал, что ты любишь кумыс, который привозит Бакыт от своей матери…
– Так, значит, ты нарочно испортил кумыс?
Отшлепали Окена. Не больно, но обидно.
– Что я тебе сделал? – бормочет мальчик и сквозь слезы говорит. – Сам злишься, а я виноват? Ты никогда меня не бил… даже когда я лошадь испугал, и ты упал – не бил.
Отец будто не слышит.
Юрта поставлена, утварь домашняя заняла свои места. Окен устал плакать. Лежит на кошме, посапывает.
– Оке-ен! – Голос у отца оттаял.
Мальчик медлит, не отзывается, а как хочется
– Окен-та-ай!
Мальчик, нахмурясь, оборачивается.
Отец распахнула руки.
– Иди ко мне, Окентай, помиримся.
И Окен на руках.
Жесткие усы отца покалывают щёку, щекочут шею.
Окен брыкается, хохочет.
– Да, – говорит отец, – а поработать тебе все-таки придется. Сумел испортить кумыс, сумей теперь отнести его к ручью и вылить.