– Дмитрий Иванович, – не выдержав, я огрызнулся, – коли надо ехать, изволь собрать наши вещи. Отнеси в дормез и подгони его ко входу. Как только Тане станет легче, сразу и поедем.
Киж щёлкнул каблуками и умчался выполнять поручение, даже слова против не сказал.
Щёки Тани порозовели, и она медленно приходила в себя.
– Костя, – она посмотрела на меня, – только один раз её увидела, и всё…
Я обнял девушку и дал выплакаться у себя на плече. Вернувшийся Киж не стал ничего говорить и снова исчез.
– Голова кружится, – Таня вытерла слёзы, – и всё как в тумане.
– Нам нужно уезжать, – я помог ей встать, – идём, помогу тебе одеться.
– Я сама, – она помотала головой, – вот, видите, не шатаюсь и падать больше не буду.
И всё же я проводил Таню в её спальню. Но дальше от моей помощи она категорически отказалась. Так что я вернулся в гостиную и, пока ждал девушку, достал футляр с Нервным принцем. Собрал middle wand и подвесил его на пояс рядом со шпагой, а с другой стороны – кобуру с «громобоем». Дорога может оказаться опасной, так что лишнее оружие совсем не помешает.
* * *
На выходе из дома нас ждал дормез. А рядом стояли Киж и Разумовский. Бывший фаворит был пьян, так что даже глаза его остекленели. Было видно, что он на пределе расстроенных чувств и только долг держит его на ногах.
– Лизавета просила позаботиться о вас, – чуть пошатнувшись, он поклонился Тане. – Вот, возьмите бумаги. Она не успела их подписать, но вам лучше забрать их с собой, чтобы не попали в чужие руки.
– Спасибо, Алексей Григорьевич.
– Уезжайте, вам может грозить опасность.
Разумовский поцеловал руку Тане. Щека у него дёргалась, он порывался что-то сказать, но так и не решился. Я помог девушке сесть в дормез, а после отвёл в сторону Разумовского.
– Я позабочусь о ней, не волнуйтесь.
– Вон, – Разумовский подбородком указал на трёх конных молодцев, выстроившихся за дормезом, – они будут вашей охраной, пока не доедете до Москвы.
– Настолько всё плохо?
– Не знаю. Вас видели в столице, а Пётр Фёдорович испытывает к вам личную неприязнь. Боюсь, кто-то из его партии захочет выслужиться.
– Спасибо, я учту.
Он стиснул мне руку, отвернулся и, не прощаясь, пошёл к своей карете. Мне стало жаль его. В один миг Разумовский стал одиноким и потерянным, будто из него вынули стержень и волю к жизни. Но помочь ему я не мог ничем.