– Нет…
– Я знаю, что ты живешь в соседнем дворе, – напел я.
– И что? – спросила она.
– Часто вижу в окно, как ты проходишь мимо, – я лихорадочно искал верный тон, чтобы Таюка заинтересовалась и не ушла. – Проплываешь, красивая, как чайный клипер.
Таюка посмотрела с удивлением.
– Кисанов Дмитрий, маринист.
– Как это?
– Пишу о море, статьи и заметки, а недавно еще и песню сочинил.
– Ты музыкант? – спросила Таюка. – Лицо знакомое.
– Почти, свободный художник, как многие сейчас. Работаю на фрилансе.
Таюка кивала и удовлетворенно глядела по сторонам.
– Ты спешишь? – спросила она.
– Умеренно.
– Может, посидим немного, пообщаемся?
– А где?
– Вниз по проспекту бар есть, там музыка хорошая всегда.
– Что за место?
– «ТАСС».
– А, знаю. Давай прогуляемся, на сумерки поглядим.
Мы шли по проспекту через широкую площадь, город погружался в призрачное фиолетовое марево с розовыми отсветами между домами. Казалось, медленно гаснущее зарево идет из распахнувшихся где-то рядом небесных врат и зовет: успейте заскочить туда, откуда не захочется возвращаться.
Народу в баре было немного, в основном сидели по одному. Группой расположилась только небольшая компания. Она выделялась. Двое мужчин и три женщины хохотали без умолку. Все были в одинаковых белых майках с яркой надписью: «Рондоль – это модно!». Когда громко зазвучала бодрая гитарная музыка, самая красивая из женщин вскочила и побежала танцевать. Она изгибала свое тело так быстро и плавно, что оно походило на отливающий бронзой серп, которым собирает свою жатву Сатана*. На запястьях у нее блестели украшения, похожие на золотые. Когда она взмахивала руками, казалось, дьявольский серп унес еще одну душу.
– Ты о чем задумался? – спросила Таюка.
– О твоем «Дон Кихоте». Вещь, наверное. Чего там вкусненького, в этом литературном салате?
– Курица, ветчина, помидоры, – плотоядно перечисляла Таюка, – и сухарики. М-м, ням-ням, вкуснятина. Хочешь попробовать?
– Давай. Поехали ко мне, там и попробуем.
На самом деле я думал о другом. О жертвах кошмарного мира. Кто уж в том больше виноват, Сатана или сами люди, никто не знает, а только жертв немало. И еще будут.
(* Ансельм Кентерберийский: «Сатана сгибает тело красивой женщины в серп, чтобы собирать им свою жатву».)
***
В середине лета я навестил маму и остался, выяснив, что она теряет память и разум. Что-либо изменить было поздно. Альцгеймер пробрался в дом и уже хозяйничал вовсю. Я не знал, сколько мы протянем вместе, но понимал, что эти месяцы запомню на всю жизнь.