Эльман укрывает меня своим теплым, тяжелым пиджаком. Я закрываю глаза, ненадолго проваливаясь в долгожданную тьму, а через мгновения ощущаю, как лечу в пространстве. Приоткрыв глаза, вижу лицо Эльмана – сосредоточенное, серьезное, а его шея была напряжена. Я видела каждую жилку, когда открывала глаза.
Я поняла, что мы приехали и что я была в его руках.
Он нес меня в полную неизвестность. В свой дом. Туда, откуда нет обратного пути.
– Папа может выйти на связь с родственниками. Если он узнает, что я не у них, будет плохо, Эльман, – бормочу сонно.
Мы уже в доме. Здесь темно и ничего не видно, а пахнет также – сандалом. Обхватив шею Эльмана руками, я чувствую, как стресс берет свое, и я почти проваливаюсь в сонную тьму.
Но перед этим чувствую горячее дыхание и слышу опасное:
– Я уже обо всем позаботился, моя девочка.
Я не спала последние несколько минут. Минут пять. Именно столько времени назад я услышала приближающиеся шаги и натянула одеяло по самое горло.
А когда дверь открылась, я сразу поняла – это он.
Запах сандала. Уже слишком знакомый, почти родной. Я не открывала глаза, но напряглась всем телом.
Прошелестела обивка мебели.
Прекратились шаги.
Наступила звенящая тишина, среди которого различимо было лишь наше дыхание. Мое – прерывистое, неестественное, и его – тяжелое, опасное.
– Ты не спишь.
Не сплю.
Но отчего-то жутко боюсь открыть глаза и оказаться с этим мужчиной один на один.
В его доме.
На его территории.
Где все, абсолютно все – принадлежит ему. Я еще немножко – я, в расплату. Частично, не всецело. Не навсегда, я уверена.
Я открываю глаза, когда понимаю, что игра затянулась. Стоило возвращаться ко взрослой жизни, решать проблемы, спать с мужчиной, чья фамилия все мое детство была на устах родителей.
Шах.
Родители много о них говорили.
Шах засадил моего отца в тюрьму на долгие пять лет.
Шах виновен в тяжелых родах двойни моей матери. Шах знал о ее пороке сердца, Шах не приложил достаточных усилий для сохранения жизни моей матери, Шах хотел ее убить, потому что моя мать стала свидетелем его деяний.
Наш отец спас ее. И нас. Просто вовремя пришел, а так виновен Шах, Шах, Шах…
Отец говорил об этом не при нас, но мы с братом слышали многое. И эта фамилия въелась в сознание как настоящий ад.
– Доброе… утро.
Мой голос выходит чуть хрипловатым. Я сонно потираю глаза и поднимаюсь на постели, подтягивая одеяло к груди. Одежда была на мне, и это радовало, ведь последнее, что я помню – стальные объятия Эльмана и более ничего.