И тут спина сжалась ледяным обручем. Четко. Неоспоримо. Кто-то следил. Не оттуда, куда он смотрел. Оттуда, откуда не ждал. Из темного зева узкого ущелья, черневшего в скалистом склоне холма напротив. Там, в глубине теней, притаился взгляд. И теперь он знал – игра началась. Охотник сам стал добычей.
Смрадный полумрак хижины давил, как мокрая тряпка на лице. Воздух стоял тяжелый, пропитанный запахами отчаяния, пота и дыма от тлеющей лучины в углу. Но поверх всего – тонкий, сладковатый и оттого особенно зловещий аромат. Горького миндаля. Он висел в каждом углу, цеплялся за пыльные паутины под потолком, пробивался сквозь запах дегтя и старых досок. Лиана знала этот запах. Знак беды. Знак яда.
Она стояла на коленях у низкой лежанки. Под грубым домотканым одеялом лежал мальчик. Лет восьми. Кемар. Его губы были неестественно синими, как лепестки увядшего василька. Лицо – восковое, мертвенно-бледное. Дыхание – поверхностное, прерывистое, каждый вдох давался с хриплым усилием, будто он глотал колючую траву. Мать, худая женщина с запавшими глазами, билась в беззвучных рыданиях в дальнем углу, лицо уткнув в грубые ладони. Ее плечи судорожно подрагивали.
Господи, даруй мне зрение… и крепость, – мелькнуло в голове Лианы, но не как мольба о чуде, а как приказ самой себе. Не убоюсь зла. Ее золотисто-зеленые глаза, обычно столь яркие и острые, сейчас сузились до щелочек, вбирая каждую деталь, каждую тень на лице ребенка. Ее пальцы, быстрые и точные, уже ощупывали тонкую, холодную шею Кемара, ища пульс. Он был слабым, нитевидным, едва уловимым под ледяной кожей. Этот холод проникал сквозь ее подушечки пальцев, пробирался по руке, наполняя грудь ужасом. Не просто холод болезни. Холод приближающейся бездны.
"Молчи, Ольга! Рыданьем беду не отгонишь!" – прошипела другая фигура в хижине. Старуха Марта, костлявая, как сухая ветка, с глазами, глубоко запавшими в орбиты, словно две черные ягоды бузины. Она сидела на табурете у печи, кутаясь в платок, и ее сухие губы беззвучно шевелились. "Молчи! Это месть. Месть богов старых, что мы позабыли. Затоптали священные рощи, камни-праотцы… Забыли почтение. Вот они и взяли самое дорогое. Самого светлого…"
Слова старухи висели в воздухе, тяжелые, ядовитые, как испарения болота. И в тот же миг Лиана ощутила это. Не просто горечь от глупых суеверий. Физическое ощущение. По ее спине, от основания шеи до поясницы, пробежали мурашки. Не от холода в хижине. Это был