. Эхо чужого страха, да. Но не только. В нем, как острые осколки, вонзились ложь и… злорадство? Скрытое, глубоко запрятанное, но для ее дара – очевидное. Старуха боялась, но ее страх был перемешан с чем-то темным, липким. Она лгала. Не о страхе богов – это было искренне. Но о
причине. Ее слова о "мести" были ширмой. Лиана почувствовала это кожей – тот самый холодный, противный прилив, что всегда предупреждал ее о неправде.
Лиана не обернулась. Ее внимание было приковано к Кемару. Она осторожно приоткрыла его веко. Зрачок был расширен, почти не реагировал на слабый свет лучины. Голубизна губ расползалась к уголкам рта. Яд. Не лихорадка, не злой глаз. Системный яд. Горький миндаль… Цикута? Болиголов? Что-то из этой семьи. Она аккуратно приподняла его руку. Ногтевые ложа тоже отдавали синевой. Сердце сжалось.
"Когда?" – спросила Лиана тихо, но так, что ее голос резанул тишину, как нож. Она смотрела на мать.
Та всхлипнула, подняла опухшее от слез лицо. "В… вчера вечером. После… после того, как дал ему… Целитель. Свой настой. От… от слабости сказал. Чтобы силу вернул…" – она снова забилась в рыданиях.
Целитель. Новый человек. Пришел с севера месяц назад. Ходил по домам, лечил травами, заговаривал болезни. Сулил скорое исцеление от всех недугов. У него были странные глаза и слишком сладкие речи. Лиана уже собирала сведения о нем. Слишком много смертей и резких ухудшений последовало за его "лечением". Слишком много шепота о возвращении к "истинным", дохристианским корням. О силе крови и земли.
Ярость, холодная и острая, как обсидиановый нож, пронзила Лиану. Не просто гнев. Гнев праведный. Возлюби ближнего… Но как любить того, кто сеет смерть под видом исцеления? Ее пальцы сжали край одеяла. Деревянный крестик на ее шее, простой и гладкий, будто налился свинцовой тяжестью, напоминая о долге. О борьбе. Не только за тело, но и за душу своего народа.
Старуха Марта зашевелилась. Ее черные глаза-бусины засверкали в полутьме. Она подняла костлявую, дрожащую руку. Не к ребенку. Не к матери. Ее палец, кривой, как коготь старой птицы, дрожа, указал на север. Туда, за глинобитные стены хижины, туда, где в предгорьях, по слухам, обосновался новоявленный Целитель.
"Целитель…" – прошипела она, и в ее голосе не было ни страха, ни суеверия теперь. Была какая-то странная, зловещая уверенность. "Он принес проклятие. Не боги. Он. Своими зельями да разговорами. Проклятие на всю Долину…"