"Что случилось, отец Иоанн?" – спросил Элиас. Его голос был тихим, но не дрожал. В нем звучала та же глубокая, незыблемая твердость, что и в его вере. Свет во тьме светит, и тьма не объяла его, – пронеслось в его сознании, не молитвой отчаяния, а утверждением факта. Зло здесь бушевало, но Свет не был побежден. Не мог быть.
"Ночью…" – захрипел настоятель, его взгляд снова метнулся к почерневшим стенам. – "Пришли… как тени. Ни крика, ни лязга оружия… Сперва подожгли конюшни… отвлечение… Потом… сюда…" Он сглотнул с трудом. "Они… они не грабили. Только… жгли. Целенаправленно. Искали… что-то одно? Все подряд? Не знаю…". Слезы, мутные от пепла, потекли по его щекам, оставляя грязные дорожки. "Мои книги… Труды отцов… Летописи… Все…". Его руки сжались в кулаки, пытаясь остановить дрожь, но тщетно.
Элиас молча кивнул. Его взгляд, острый и аналитический, уже скользил по деталям, откладывая каждую в несокрушимую сокровищницу своей памяти – этого дара, который он воспринимал лишь как инструмент служения. Пустые ниши – размеры и глубина говорили о том, что унесли или уничтожили в основном фолианты. Характер обугливания древесины – огонь горел жарко, но недолго, возможно, использовали масло или смолу. Пятна на полу… не только пепел.
Он встал и сделал несколько шагов к ближайшему почерневшему стеллажу. На дубовой поверхности, покрытой слоем сажи, выделялось одно место. Не просто копоть. Это был отпечаток. Четкий, как будто кто-то прижал к горящему дереву… ладонь? Нет. Лапу. Широкую, с отчетливыми подушечками и когтями. Звериную лапу. Но неестественно большую, мощную. И не отпечаток сажи – сажа обошла это место, оставив на дереве более светлый, почти чистый контур лапы на фоне черноты.
Элиас замер. Его голубые глаза, пронзительные, как лед, впились в этот символ. Фотографическая память – не метафора, а физическая реальность его сознания – сработала мгновенно. Перед внутренним взором вспыхнул не пергамент, а целая страница. Пожелтевшая, с характерным почерком и киноварными инициалами. Апокрифический трактат, переписанный его собственной рукой два десятка лет назад в далеком монастыре у Северных гор. Трактат о древних культах, о существах, что ходили меж мирами до Потопа. И там, на полях, рядом с описанием ритуала пробуждения "Спящего в Камне" – точно такой же символ. Нарисованный той же киноварью. Звериная лапа. Знак последователей Тьмы, тех, кто поклонялся Силам, враждебным самому Творцу. Знак той самой ереси, след которой он искал все эти годы.