Губы – как с картинки. Мягкие, чуть припухлые, с природной формой «домиком». Выразительные. Тёплые.
И когда он чуть улыбнулся – небрежно, с оттенком лёгкой иронии – Амалия заметила: у него по-настоящему красивая улыбка. Не искусственная. Тёплая. Человеческая.
На щеках – ямочки. Но не круглые. А полосками – как будто пальцы художника провели по влажной глине и оставили эти штрихи.
И родинки – одна у губ, другая – на правой щеке. Небольшие, но отчётливые. Те самые, по которым его узнают даже на расфокусированных фотографиях в таблоидах.
Как будто нарисован. Как будто придуманный… Но настоящий.
Скажите, Люк, вам что-нибудь принести? – спросила Амалия. – Воды, кофе, чай, кока- колу?.. Может, вы голодны?
Он оживился.
Я бы сейчас съел что угодно, – сказал с улыбкой. – Не успел позавтракать. Перелёт был ночной, а в отеле… не успел. Или не захотел.
Так что да, я очень проголодался.
Амалия засмеялась, с той самой лёгкой теплотой, которую он уже начал узнавать.
Хорошо. Сейчас вас накормим.
Она вспомнила про мини-холодильник, спрятанный в шкафу, подошла и открыла дверцу. В её движениях не было суеты – только забота, спокойная, почти домашняя.
Так… мы имеем: сэндвич, круассаны, булочки с изюмом, салат. Что вы будете?
Он смотрел на неё с умилением. Её голос, её естественность, то, как она чуть склонилась, заглядывая внутрь, – всё это будто притягивало.
А давайте всё, – сказал он. – Только мне нужна будет компания.
Вы ведь тоже, наверное, не успели позавтракать?
Возможно, у меня не останется выбора. Амалия накрывала на маленький стол.
Быстро – но не суетливо. В её движениях была природная грация, лёгкость, сдержанная элегантность. Она забывала то салфетки, то воду, то приборы, чуть смущалась, едва заметно морщила лоб, тихо извинялась себе под нос – и всё это было так… трогательно.
Она двигалась по комнате почти бесшумно, словно старалась не нарушить тонкую гармонию утреннего момента. А он смотрел на неё.
Не отводя глаз. Не прячась.
Его мысли по-прежнему были лёгкими, но внутри… внутри что-то сдвинулось. Словно в груди распахнулась дверь, в которую ворвался неожиданный, свежий воздух. Такой, от которого щемит в висках, от которого хочется жить иначе.
Он не ожидал её.
Не такой.
Маленькая. Хрупкая. Ростом, может, сто шестьдесят. И в этом была не детская слабость, а особая женская уязвимость, от которой невозможно отвести взгляд. В ней было что-то почти старомодное – из другого времени. Её походка, взгляд, то, как она держит чашку, как чуть склоняет голову.